Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

— Именно поэтому, — срывающимся голосом сказала Касси, — я и должна вернуться.

Касси все утро прощалась с Сайресом и Доротеей, а потом Уилл повез их с Коннором в город на встречу с Алексом. Коннор беспокойно вел себя всю дорогу, а когда они остановились, и вовсе расплакался. Касси, понимая, что с противоположной стороны улицы за ними наблюдает Алекс, передала малыша Уиллу, радуясь, что плач Коннора стал отличным предлогом. В конце концов, после всего, что Уилл сделал для них с Коннором, она не могла уехать, не позволив ему в последний раз подержать ребенка на руках.

Они заключили хрупкий мир. Касси рылась в бардачке, делая вид, что проверяет, не забыла ли чего-нибудь. На соседнем сиденье Уилл поглаживал нежную спинку Коннора.

— Ну что, — весело спросила наконец Касси, — напишешь, где остановился?

Уилл взглянул на нее.

— Я же обещал.

Касси кивнула.

— Да, обещал.

Когда Уилл передавал ей малыша, их руки соприкоснулись. Касси смотрела в ветровое стекло, словно пытаясь навсегда запомнить флагшток перед школой, горячую красную грязь, прилипшую к колесам грузовика, сдвинутую на затылок шляпу Уилла…

— Мне будет этого не хватать, — призналась она.

Уилл засмеялся.

— Подожди десять минут, — сказал он, — забыть это не составит труда.

Касси повесила на руку пакет с подгузниками Коннора.

— Тогда мне будет не хватать тебя.

— И меня ты тоже забудешь через десять минут, — усмехнулся Уилл.

Касси обняла его. Уилл обнял ее в ответ, пытаясь запомнить легкий запах травы от ее волос, гладкий изгиб ее плеча, тембр ее голоса. Коннор был между ними, как одно сердце сиамских близнецов.

Эту идиллию нарушил Алекс. Касси услышала его низкий голос через открытое окно машины.

— Прошу прощения, — откашлялся он, — но я не хочу опоздать на самолет.

Уилл отпустил ее. Посмотрел на Алекса и кивнул. Коснулся мокрой щечки младенца.

— Спасибо вам, — вежливо поблагодарил Алекс и взял у Касси из рук ребенка, как будто знал, что так она точно поедет с ним. — Я благодарен вам за заботу о моей семье.

«Моей семье…» Уилл сощурился, но воздержался от ответа.

Алекс взял Коннора поудобнее и снова посмотрел на Уилла.

— Я вас знаю, — спокойно констатировал он.

Уилл широко улыбнулся.

— Однажды я разнимал вас, когда вы дрались. Я полицейский.

— Что ж… — вмешалась Касси.

Уилл повернулся к ней. Она всегда всех примиряла.

Она больше ничего не сказала, но и из грузовика выходить не торопилась.

Они вместе укрылись в уютном молчании, где слова не нужны. Их взгляды встретились. «Я люблю тебя», — подумал Уилл. «Знаю», — мысленно ответила Касси.

Но пока он смаковал свою крошечную победу, она выскользнула из грузовика и ушла из его жизни.

К тому времени, как самолет Риверсов должен был вылетать из Пайн-Ридж, Уилл был уже таким пьяным, как никогда в жизни. Он хотел напиться до беспамятства к моменту, как самолет Касси приземлится в аэропорту Лос-Анджелеса с мужем и сыном.

Он ругал себя за то, что вообще подобрал Касси на том чертовом кладбище. Ругал себя за то, что уволился из калифорнийской полиции, где мог бы приглядывать за ней. В сложившейся ситуации она для него умерла. Или все равно что умерла.

Потом его мысли потекли в другом направлении. Среди индейского народа было принято поминать умерших родственников в годовщину их смерти. Скорбящая семья выказывала свое уважение умершему, преподнося ему дары и собирая основные продукты (мясо, молоко, хлеб), а потом раздавая их как можно большему числу людей. Уилл неясно, но помнил тот год, когда умер его отец, как его дедушка и бабушка собирали еду, чтобы устроить достойные поминки и показать, как сильно они любили своего сына.

Вспомнил, как Джозеф Стоящий на Солнце рассказал ему о церемонии последнего прощания, которая проводилась во времена буйволов. Семья, потерявшая ребенка, целый год собирала еду, шкуры и утварь. Другие отдавали соплеменникам своих лошадей, свой дом, вигвам, даже снимали с себя одежду.

— Человек приносит дань, пока не утихнет боль, — сказал тогда Джозеф.

Уилл принялся рыться в кузове грузовика и не нашел ничего ценного, за исключением старого ружья и кожаной куртки, которая принадлежала еще его отцу. Он гнал по городу как сумасшедший. Остановился у Берни Коллиера — соседа, которого всегда недолюбливал, — и барабанил в дверь, пока она под его напором не распахнулась.

— Уилл… — осторожно начал Берни, оглядывая его взъерошенные волосы и выбившуюся рубашку.

— У меня для тебя подарок, — сказал Уилл, сунув ему в руки ружье. — Без обмана.

Развернулся и, прежде чем Берни успел ответить, прыгнул в грузовик и помчался к дому Смеющихся Собак.

Линда Смеющаяся Собака, увидев его, нахмурилась и замахала руками, пытаясь отогнать запах виски.

— Входи, Уилл, — пригласила она. — Давай налью тебе кофе.

— Не надо кофе, — ответил Уилл. — У меня для тебя подарок. — Он протянул ей кожаную куртку. — Представь, сколько еще детей сможет отходить зиму в этой куртке. Она твоя. Делай с ней все, что пожелаешь.

Райделл Два Кулака наотрез отказался брать грузовик, и тогда Уилл уселся на пень перед его хижиной и кричал, как ребенок, пока не придумал, как поступить. Он обогнул дом, подошел к старой узловатой сосне, где Райделл и Марджори привязывали свою собачонку, и прицепил ключи к ошейнику, даже не потревожив пса.

И обряд сработал, Уилл начал это ощущать. Он бежал через лес к хижине Джозефа Стоящего на Солнце, чувствуя себя намного свободнее, чем несколько месяцев назад. На бегу он сорвал с себя куртку, оставил свою шапку на веревке для сушки белья, сапоги перед чьим-то домом. Отдал свою рубашку маленькой девочке, которая тянула ведро с водой к родительскому дому.

К тому времени, как Уилл добежал до хижины Джозефа, на нем остались только джинсы и белье. Он дрожал, но решил, что просто мало выпил, раз до сих пор чувствует холод. Он постеснялся постучать в дверь, чтобы отдать шаману последнее, поэтому разделся донага, сложил все аккуратной стопкой и оставил перед дверью.

Он побежал, куда глаза глядели. Его ноги кровоточили, потому что он наступал на чертополох и сосновые шишки, но Уилл продолжал бежать. Он был животным. Примитивным созданием. У него не было ни мыслей, ни чувств. Он подбежал к холму, запрокинул голову и закричал от боли.

У него осталось одно, что он еще мог отдать. Оно ничего не стоило, но все же… Уилл выкрикивал эти слова на английском и на лакота, всхлипывая и царапая собственную плоть, чтобы помнить, как больно оставаться здесь, когда она ушла.