Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн

Неудивительно, что именно мост оказывается для Хайдеггера привилегированным архитектурным объектом. Кристиан Норберг-Шульц – один из главных «переводчиков» философии Хайдеггера для архитекторов – очень точно выразил эту интуицию:

Норберг-Шульц обращает внимание на любопытную инверсию аргумента: мост не просто соединяет два берега, он, по сути, делает берега берегами. Никакого всегда-уже-данного и предсуществующего различения (зиммелевской «активной разъединенности пространства») у Хайдеггера нет. Лишь сцепляя берега друг с другом, человек производит их как два противопоставленных друг другу фрагмента ландшафта.

Хайдеггеровское решение так же асимметрично, как и латуровское, но прямо противоположно ему: взаимодействие людей эволюционирует в направлении «дивного нового мира», где все связано со всем посредством проникающих в ткань повседневности технических устройств41. Латур же настаивает: «Техника не устраняет дистанцию, но создает ее» [Латур, Энньон 2013].

Итак, перед нами три теоретических решения: зиммелевское (симметричное), латуровское (асимметрия в пользу расцепления) и хайдеггеровское (асимметрия в пользу сцепления). Здесь возникает искушение «примирить» позиции теоретиков, атрибутировав функцию расцепления архитектурным объектам, а функцию сцепки – техническим. И действительно. Представьте себе лекцию в поточной аудитории крупного вуза. Время, когда Ирвинг Гофман мог позволить себе анализировать свою собственную публичную лекцию в процессе ее чтения так, как если бы все анализируемое им было локализовано перед его глазами, «здесь и сейчас» [Гофман 2007], осталось в невозвратном прошлом. Студенты, изредка отвлекающиеся на перешептывания и затихающие под строгим взглядом профессора, различение переднего и заднего планов исполнения, многочисленные уловки, которые профессор использует в попытке удержать внимание аудитории… Все это отходит на периферию, когда появляется сначала Wi-Fi в аудиториях, а затем – мобильный интернет в смартфонах. Сейчас перед глазами профессора сосуществуют сразу несколько порядков интеракции, относительно автономных друг от друга и не связанных с лекцией ничем, кроме пространственно-временного сопряжения. Теперь представим, что лекция переходит в фрейм видеоконференции: на экране появляется точно такая же аудитория, но на другом конце света, где также сидят профессор и студенты (занятые примерно тем же, чем и студенты в первой аудитории). Как теперь переформатируется взаимодействие?

Нетрудно заметить, что технические объекты здесь работают не только на сцепку, но и на расцепление порядков интеракции (равно как и на связывание отдельных событий взаимодействия внутри одного порядка). Погружение в переписку с однокурсником в «Фейсбуке» одновременно исключает участника из взаимодействия с лектором. Мы регулярно используем технические объекты для расцепления порядков интеракции: планшет в вагоне метро нужен не как средство связи, а для того, чтобы сократить вероятность непреднамеренного участия в вагонной коммуникации. Аналогичным способом как инструмент расцепления используется прослушивание музыки («Уважение – это когда, чтобы поздороваться, вынимают оба наушника»). Таким образом, в приведенных выше примерах технические объекты работают в обе стороны: и на сцепление, и на расцепление порядков. Однако то же самое справедливо и в отношении объектов архитектурных – видеоконференцию можно провести лишь в подходящем для этого помещении, которое должно быть одновременно должным образом изолировано от внешнего мира и сцеплено с ним в релевантных отношениях. И по мере того, как баланс сцепок и расцеплений смещается в сторону расцепления, фрагментации, разбивки, в исследования города возвращается старый философский вопрос – что вообще сегодня значит где-то «присутствовать»?

Те, кто много путешествуют, часто ведут счет посещенных стран и городов. Но как понять – был я в каком-то городе или нет? Если я провел час на пересадке в аэропорту, это считается? Видимо, нет, все же аэропорт – не город. А если я вышел из аэропорта покурить? Наверное, тоже нет. Допустим, я доехал до центра, погулял по нему двадцать минут и вернулся в аэропорт. И вновь, нет – двадцать минут недостаточно. Предположим, я прилетел на конференцию, доехал на такси до отеля, где организовано мероприятие, выступил, переночевал и рано утром отбыл. За всю поездку я не выходил из гостиницы; хотя и провел в городе сутки, но видел его исключительно из окна. При каких условиях мы полагаем, что «побывали в городе»? Я задал этот вопрос сотне коллег, друзей и знакомых. Большинство «засчитывает» себе пребывание в некотором месте при условии, что:

1) они провели в нем более двенадцати часов (в идеале – переночевали); и

2) гуляли по городу пешком не менее двух часов (ответы варьируются от двух до пяти).

Это основные критерии. Дополнительные критерии включают в себя:

а) сохранение «ментальной карты» города (смогу в нем сориентироваться, если еще раз там окажусь);

б) наличие фотографий на фоне достопримечательностей;

в) общение с местными жителями;

г) дегустация блюд местной кухни.

Более экзотические и реже упоминаемые дополнительные критерии включают в себя «трату денег», «задержание полицией» и «секс». Тем не менее все повседневные способы концептуализации пребывания в городе имеют прямое отношение к латуровской интуиции сцепки и парадоксу двух путешественников. Эта интуиция бросает вызов нашему привычному, укорененному в здравом смысле, представлению о местах-контейнерах, вложенных друг в друга наподобие матрешки [Филиппов 2003]. Я сейчас нахожусь в аэропорту, аэропорт – в пригороде Казани, Казань – в Татарстане, Татарстан – в Российской Федерации. Кажется, это отношение транзитивно: бессмысленно спрашивать: «Я сейчас больше в аэропорту или в Казани?» Но когда степень автономизации и расцепления мест-контейнеров достигает определенного предела (то есть после прохождения порогового значения на латуровской оси от комплексного к сложному), «быть в аэропорту» уже не означает автоматически «быть в городе / регионе / стране». И пока сплит-система или система отопления работают исправно, мы – подобно «сетевому пассажиру» Латура – можем позволить себе не задаваться вопросом: где находится то место, в котором я нахожусь?