Вердикт - Джон Гришэм

— Ну конечно, — ответил Свенсон, повесилтрубку и тут же позвонил Фитчу. Они решили, что стоит рискнуть и попробоватьподкупить Беверли наличными, чтобы порасспросить о Клер. Если она не виделась сней четыре года, то едва ли сможет быстро найти ее и сообщить о звонке“Джеффа”. В ожидании следующего дня Свенсон наблюдал за девушкой.

Фитч требовал от своих консультантовпредставлять ему ежедневный доклад о впечатлениях от последних дней суда. Однастраница, через два интервала, только по делу, без слов, содержащих болеечетырех слогов, надо было ясно изложить свои впечатления от свидетелей и то,как восприняли их выступления присяжные. Фитч требовал честных отчетов и всегдабранил экспертов, сочинявших приукрашенные доклады. Он предпочитал пессимистов.Отчеты должны были лежать у него на столе через час после того, как судьяХаркин объявлял судебное заседание закрытым до следующего дня.

В среду доклады о выступлении Дженкла былинеутешительными, зато четверговые впечатления о свидетельских показанияхдоктора Дениз Маккуейд и доктора Майры Спролинг-Гуди оказались почтивосторженными. Помимо того, что дамы расшевелили сонный зал, набитый унылымимужчинами в строгих костюмах, обе очень хорошо выступили. Присяжные слушаливнимательно и, похоже, поверили им. Особенно мужчины.

И все же Фитчу было неспокойно. Он никогда нечувствовал себя так скверно перед окончанием слушаний. С отставкой Херрерызащита лишилась одного из наиболее сочувствующих ей присяжных. Нью-йоркскаяфинансовая пресса вдруг объявила, что защита висит на волоске, и открытосожалела о том, что будет вынесен обвинительный приговор. Колонка Баркера в“Магнате” была у всех на устах. Дженкл нанес им непоправимый ущерб. В обеденныйперерыв позвонил Лютер Вандемиер из “Трелко”, самый интеллигентный ивлиятельный человек в Большой четверке, и устроил разнос. Жюри в изоляции, ичем дольше тянется процесс, тем больше раздражения вызывает у присяжных тасторона, которая в настоящий момент представляет своих свидетелей.

* * *

Десятая ночь в изоляции прошла без инцидентов.Никаких капризных любовников. Никаких несанкционированных походов в казино.Никаких спонтанных сеансов йоги по полной программе. По Херрере никто нескучал. Он уложил вещи за минуту и уехал, несколько раз клятвенно заверившерифа, что инцидент этот был против него сфабрикован.

Импровизированный шахматный турнир состоялся встоловой во время обеда. У Хермана была брайлевская шахматная доска спронумерованными полями, и накануне вечером он разгромил Джерри одиннадцатьраз. Нашлись охотники попробовать свои силы, жена Хермана принесла доску, ивокруг него стал собираться народ. Менее чем за час он выиграл три блица уНиколаса, еще три — у Джерри, три — у Хенри By, который вообще в жизни не игралв шахматы, еще три — у Уиллиса и был готов снова сразиться с Джерри, уже поболее низким ставкам, когда в столовую, чтобы взять себе еще десерта, вошлаЛорин Дьюк. В детстве она играла в эту игру с отцом. Когда Лорин выиграла уХермана первый раз, никто не проявил к слепому ни малейшего сострадания. Турнирпродолжался вплоть до “комендантского часа”.

Филип Сейвелл, как обычно, оставался у себя вномере. Во время обеда в мотеле или во время перерыва в суде, когда они пиликофе, Сейвелл иногда разговаривал с коллегами, но в основном сидел, уткнувшисьв книгу и ни на кого не обращая внимания.

Николас дважды пытался разговорить его, нобезуспешно. Сейвелл не любил болтать и предпочитал, чтобы никто о нем ничего незнал.

После почти двадцати лет ловли креветок ХенриBy редко просыпался по утрам позже половины пятого. В пятницу утром, послеотчисления из жюри полковника, он сидел в столовой один за чашкой горячего чаяи просматривал газету. Вскоре к нему присоединился Николас. Как обычно, быстропокончив с приветствиями, Николас стал расспрашивать By о дочери, котораяучилась в Гарварде. Она была объектом невероятной гордости отца, и глаза Хенрисияли, когда он рассказывал о ее последнем письме.

Кто-то входил, кто-то выходил из столовой.Разговор перешел на вьетнамскую войну. Николас впервые упомянул, что его отецпогиб во Вьетнаме в 1972 году. Это было ложью, но Хенри история отца Николасаглубоко тронула. Потом, когда они остались одни, Николас спросил:

— А что вы думаете об этом процессе?

Хенри отпил большой глоток чая, щедросдобренного сливками, и облизал губы:

— А ничего, что мы говорим об этом?

— Конечно, ничего. Ведь нас никто не слышит.Все болтают между собой о процессе, Хенри. Это свойственно любому присяжному.Все, кроме Хермана Граймза.

— И что думают другие?

— Полагаю, большинство из нас еще не принялисвоего решения. Но самое главное, чтобы мы держались вместе. Очень важно, чтобынаше жюри вынесло вердикт, желательно единогласный или в худшем случае девятьюголосами в пользу той или иной стороны. Если жюри не сможет прийти копределенному решению — это катастрофа.

Хенри отпил еще немного чая и задумался. Онпрекрасно понимал по-английски и хорошо говорил на этом языке, хотя и сакцентом, но как большинство людей, для которых английский — неродной язык,независимо от того, являются ли они иммигрантами или родились в Америке,испытывал особый пиетет перед законом.

— Почему? — спросил он. By доверял Николасу,как, впрочем, и остальные присяжные, потому что Николас изучал юриспруденцию и,казалось, умел как никто разбираться в фактах и процессуальных событиях,которые просто проскакивали мимо других.

— Очень просто. Нынешний суд — решающий этап входе всех этих “табачных процессов”, можно сказать, их Геттисберг, ихАрмагеддон. Именно здесь стороны сошлись с намерением обрушить на головупротивника всю мощь своих боеприпасов. И в этой битве должен быть победитель идолжен быть побежденный. Ясно и определенно. Вопрос о том, будут ли табачныекомпании признаны ответственными за ущерб, наносимый сигаретами здоровьюкурильщиков, решается здесь. Нами. Нас выбрали, и наша задача вынести вердикт.

— Понимаю, — все еще смущенно кивнул в знаксогласия Хенри.

— Худшее, что мы можем сделать, это разойтисьво мнениях, расколоться — и тогда суд будет признан несостоявшимся.

— А почему это плохо?