Силы и престолы. Новая история Средних веков - Дэн Джонс

в Сирии и Палестине. Что касается Венеции, она не поставляла мамлюкам рабов, но поддерживала исключительные торговые соглашения между Александрией и западными портами, благодаря чему государство мамлюков получало немалую долю прибыли от торговли между Дальним Востоком и Европой. Таким образом, Венеция и Генуя извлекали для себя существенную выгоду, поддерживая экономику и армию Египта как раз в тот период, когда Египет открыто стремился стереть с лица земли государства крестоносцев.

Разумеется, с этической точки зрения все это выглядело крайне сомнительно. Впрочем, тогда, как и сейчас, в рыночных отношениях не было места угрызениям совести. Не испытывали их и сами торговцы. В эпоху монгольских завоеваний, когда Марко Поло наслаждался приключениями при дворе Хубилай-хана, итальянские города-государства занимали ведущее место в средиземноморской торговле, а значит, могли извлечь немалую выгоду из открытия торговых путей, ведущих на Дальний Восток. Персидский историк Ата-Малик Джувейни писал: страх перед ханами Монгольской империи сделал дороги настолько безопасными, что «женщина с золотым сосудом на голове могла пройти [по дороге] одна без всякого страха и опасения»[684]. Итальянцы не носили на головах золотые сосуды, но в полной мере воспользовались открывшимися преимуществами.

Вместе с тем приключения Марко Поло и других путешественников привлекли внимание к одному серьезному затруднению, с которым неизбежно сталкивались те, кто хотел вести торговлю на Востоке. Проблема заключалась в огромных расстояниях. Братьям Поло потребовалось целых три года, чтобы добраться из Венеции в Китай. Независимо от того, насколько хорошо был обеспечен путешественник, физических тягот такого пути вполне достаточно, чтобы у человека не возникло желания когда-либо повторять его. В сущности, то же можно сказать о любой более или менее масштабной торговле: купец имел гораздо больше шансов получить прибыль, если оставался на одном месте, поручив другим отправлять товары от его имени. Здесь на сцену выходит еще один аспект средневековой коммерческой революции. В XIII–XIV вв. появились новые финансовые инструменты и институты, помогавшие предпринимателям реализовать свои цели и зарабатывать деньги без необходимости постоянно путешествовать по миру лично. Эти новые способы получения прибыли давали торговцам огромную власть как в родных городах, так и за их пределами. Чтобы лучше понять, как это работало, рассмотрим пример времен наивысшего подъема коммерческой революции, когда сила торгового капитала определила политический облик целого королевства. Торговцами, о которых идет речь, были флорентийские банкиры, участвовавшие в экспорте шерсти. А королевством была Англия.

Белое золото

На рубеже XIV в. английская шерсть считалась лучшей в мире. Дававшие ее овцы паслись на сочных пастбищах Линкольншира, Нортгемптоншира и Котсуолда. Из этой шерсти можно было соткать плотную, прочную, качественную ткань. И в ней никогда не было недостатка. Даже после того, как Северо-Западную Европу в 1315–1317 гг. поразил ужасный голод, сопровождавшийся массовым падежом овец и другого домашнего скота, английская шерсть по-прежнему пользовалась высоким спросом у производителей тканей и предприятий вторичной промышленности на Западе. Ежегодно из портов на южном и восточном побережье Англии экспортировали десятки тысяч мешков шерсти, а доходы от налогов на торговлю шерстью составляли существенную часть национального бюджета Англии. Постоянный налог на продажу и экспорт шерсти ввел король Эдуард I Плантагенет, чтобы получить средства на дорогостоящие завоевательные войны в Шотландии и Уэльсе и оборонительные кампании против французского короля в Гаскони и соседних землях. Налог на шерсть был одним из самых важных. Шерсть называли белым золотом. Она не только обогащала корону. Благодаря спросу на английскую шерсть преуспевали английские овцеводы. Среди крупнейших производителей шерсти было немало монастырей. Так, монахи аббатства Риво в Йоркшире, первого цистерцианского монастыря в Англии, основанного в 1132 г., сказочно разбогатели благодаря огромным стадам овец, которые паслись в их обширных владениях. О том, какие доходы приносила аббатству шерсть, до сих пор свидетельствуют величественные руины Риво, распущенного во времена английской Реформации. Это далеко не единственный пример. В 1297 г. говорили (при этом почти не преувеличивая), что шерсть приносит Англии 50 % ее состояния[685].

Накопление этих баснословных богатств стало возможным благодаря тому, что английские овцы находились на производственном конце длинной экономической цепочки. Полные мешки шерсти, собранной в таких местах, как Риво, обычно везли через Ла-Манш во фламандские мастерские. Там из необработанного руна делали пряжу и ткали полотно, которое затем продавали оптом на ярмарках в Шампани или в самой Фландрии. Очень часто ткань покупали итальянские торговцы и переправляли через Альпы, где ее красили и нарезали, после чего продавали потребителям для изготовления одежды и отделки мебели. Тогда, как и сейчас, высокая мода и домашний декор зависели от качественного сырья, а в случае с шерстяной тканью все начиналось в Англии.

На каждом этапе этой экономической цепочки можно было делать деньги, но в первые десятилетия XIV в. проницательные итальянские купцы начали понимать, что к ним в карман попадет гораздо больше денег, если удастся сократить этот процесс. Намного проще было бы избавиться от посредников: покупать шерсть напрямую у производителя, а затем привозить ее из Англии в Италию, где из нее изготовят ткань, или напрямую давать заказы суконным мастерам во Фландрии. Однако для этого итальянцам требовалось утвердиться в Англии. Кроме того, им был нужен способ безопасной и надежной транспортировки большого количества шерсти в одном направлении и больших сумм наличных в другом. Разработанная ими система, достигшая расцвета в первые четыре десятилетия XIV в., в лучшем виде показывает средневековые принципы организации коммерческих процессов.

Флоренция не была приморским городом, но в период экономического бума конца XII–XIII в. там возникло процветающее торговое сообщество. Хотя флорентийцы многое умели делать хорошо (и умеют сейчас), самых больших успехов они добились в торговле и банковском деле. Первый банк на Западе возник в XII в. в Венеции, однако к началу XIV в. самыми успешными банковскими домами стали флорентийские Барди, Перуцци и Фрескобальди. А самой известной банковской династией Средневековья были Медичи – в XV в. этот род флорентийских финансистов дал миру олигархов, римских пап и королев[686]. Эти семейные «суперкомпании» покупали и продавали акции, открывали банковские вклады для крупных и мелких клиентов и оказывали множество вторичных финансовых услуг: давали ссуды и инвестировали в коммерческие предприятия, осуществляли междугородные денежные и кредитные переводы, а также собирали налоги по лицензии пап и королей[687]. Для упрощения транзакций флорентийцы, следуя примеру генуэзцев, венецианцев и пизанцев, размещали своих агентов во всех крупных городах от Франции, Англии и Фландрии до Сирии, Кипра и больших греческих островов, и далее на восток до самого Ханбалыка и Кинсая, Сарая и Дели[688].

Неудивительно, что в Лондоне, столице Англии и растущем коммерческом центре Северо-Западной Европы, флорентийское присутствие ощущалось особенно сильно. Флорентийцы пользовались явным успехом в Лондоне с 1270-х гг., когда агенты банковских домов Барди и Фрескобальди обеспечили Эдуарда I средствами для ведения