Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы - Чарльз Маккей

Пребывание в Константинополе не принесло крестоносцам никакой пользы. Мелочные разногласия и ссоры с одной стороны и влияние развращенного и утопавшего в роскоши двора – с другой разрушили их прежнее духовное единство и охладили первоначальный пыл. Одно время армия графа Тулузского находилась на грани расформирования, и если бы этот полководец энергично не переправил ее через Босфор, оно скорее всего имело бы место. Высадившись в Азии, крестоносцы в какой-то степени воспрянули духом, а наличие опасности и лишений придало им мужества для выполнения той миссии, за которую они взялись. Первой запланированной военной операцией была осада Никеи, для овладения которой были задействованы все имевшиеся силы.

Первыми к Никее, под стенами которой произошло объединение всех армий, прибыли силы Готфрида Бульонского и графа Вермандуа. В ее осаде принимали участие такие прославленные крестоносцы, как отважный и благородный Танкред[366], чье имя и славные деяния увековечены в «Освобожденном Иерусалиме», доблестный епископ Адемар Монтейльский Ле-Пюи[367], Балдуин (впоследствии иерусалимский король)[368] и Петр Пустынник – простой солдат, лишившийся всех былых привилегий. Предводитель турок-сельджуков иконийский[369] султан Кылыч-Арслан I, деяния которого, овеянные ореолом фальшивой романтики, знакомы читателям поэмы Тассо[370], где он изображен под именем Сулейман, совершил переход, чтобы отстоять город, но в результате нескольких ожесточенных боев, в которых христиане продемонстрировали изумивший его героизм, был разбит. Турецкий военачальник ожидал увидеть дикую недисциплинированную толпу наподобие вояк Петра Пустынника – людскую массу, в которой нет лидеров, способных добиться повиновения, а вместо этого столкнулся с опытнейшими полководцами того времени, стоявшими во главе армий, фанатичных ровно настолько, чтобы быть жестокими, не являясь при этом неуправляемыми. В этих сражениях обе стороны потеряли многие сотни воинов, и с обеих сторон имело место самое отвратительное варварство. Так, крестоносцы, одержав победу, отрубили у погибших мусульман головы и в качестве трофеев отправили их в корзинах в Константинополь. После того как разгромленный султан временно отступил, осада Никеи возобновилась с удвоенной силой. Турки оборонялись с величайшим упорством и обрушивали на крестоносцев град отравленных стрел. Когда какой-нибудь несчастный погибал под стеной, они спускали железные крючья, подцепляли тело, втаскивали его наверх, а затем, раздев и изувечив труп, сбрасывали его обратно на осаждающих. Последние имели солидные запасы продовольствия, и осада длилась тридцать шесть дней без малейшего ослабления усилий с обеих сторон. Рассказывают множество историй о нечеловеческом героизме христианских вождей – о том, как один человек обращал в бегство тысячу, как стрелы правоверных всегда попадали в цель и др. Один эпизод о Готфриде Бульонском, поведанный Альбертом из Экса[371], заслуживает пересказа не только как свидетельство высокого мнения о его доблести, но и как пример заразительного легковерия крестоносцев – легковерия, которое, воодушевляя их на победу, часто ставило их на самую грань поражения. Некий турок громадного роста день за днем появлялся на зубчатых стенах Никеи и, стреляя из огромного лука, убивал великое множество христианских воинов. Каждая пущенная им стрела несла смерть; и хотя крестоносцы раз за разом целились ему в грудь, а он занимал исключительно незащищенную позицию, их стрелы, словно отклоняемые от траектории некоей таинственной силой, падали к его ногам, не причинив ему никакого вреда. Турок казался неуязвимым, и среди крестоносцев вскоре распространился слух, что он – не кто иной, как сам Сатана, непобедимый для простых смертных. Готфрид Бульонский, не веривший в сверхъестественную природу мусульманина, решил по возможности положить конец смятению, от которого опускались руки даже у самых лучших солдат. Взяв огромный арбалет, он встал впереди армии, чтобы испытать на наводящем ужас лучнике твердость своей руки. Стрела, нацеленная прямо в сердце турка, убила его. Сраженный мусульманин пал под горестные стоны осажденных и крики «Deus adjuva! Deus adjuva!»[372] – боевой клич осаждающих.

Наконец, когда крестоносцы решили, что преодолели все препятствия, и готовились овладеть городом, они, к своему великому удивлению, увидели развевающийся над крепостными стенами флаг императора Алексея. Его представитель Фатиций, или Татикий, умудрился попасть в город с отрядом греческих войск в том месте, которое крестоносцы не штурмовали и оставили открытым, и уговорил турок сдаться ему, а не латинянам[373]. Когда последние узнали об этой хитрости, их возмущению не было предела, и солдат с величайшим трудом удалось удержать от возобновления штурма и осады византийского уполномоченного.

Тем не менее армия продолжила свой поход и в силу тех или иных причин разделилась на две части. Одни историки пишут, что это произошло случайно[374], а другие в один голос утверждают, что это было сделано для упрощения добывания провианта в пути[375]. Одно подразделение состояло из отрядов Боэмунда, Танкреда и герцога Нормандского; другим, удалившимся на некоторое расстояние вправо, командовали Готфрид Бульонский и другие вожди. Иконийский султан, который после поражения при Никее интенсивно, но без лишнего шума готовился сокрушить крестоносцев одним мощным ударом, очень быстро собрал под свои знамена все многочисленные племена, которые были ему преданы, и, встав во главе армии, насчитывавшей по самым скромным оценкам не менее двухсот тысяч воинов (главным образом конных), обрушился на первое из вышеупомянутых подразделений христианского войска в Дорилейской долине. Ранним утром 1 июля 1097 года крестоносцы увидели, как передовые отряды турецкой кавалерии мчатся на них по склонам холмов. У Боэмунда, не ожидавшего нападения превосходящих сил султана, едва ли было время, чтобы как следует изготовиться к бою и перевезти больных и раненых в хвост колонны. Христиане, армия которых состояла преимущественно из пехотинцев, отступали по всем фронтам и сотнями гибли под копытами турецких коней и от отравленных стрел мусульманских лучников. Потеряв своих лучших рыцарей, крестоносцы отошли к вещевому обозу, где их преследователи устроили страшную резню, не пощадив ни женщин, ни детей, ни больных, ни раненых. И именно в тот момент, когда положение христиан было хуже некуда, им пришли на помощь подоспевшие Готфрид Бульонский и граф Тулузский, вмешательство которых изменило ход сражения. После упорной схватки турки бежали, и их прекрасно оснащенный лагерь попал в руки врага. Крестоносцы потеряли убитыми около четырех тысяч человек, в том числе нескольких известных вождей, среди которых были граф Роберт Парижский и брат Танкреда Вильгельм. Потери турок, которые не превысили этой цифры, но все же были довольно ощутимыми, вынудили их изменить тактику. Султан был далек от поражения, его армия по-прежнему была гигантской, и он принялся опустошать земли на пути крестоносцев. Последние нашли в турецком лагере обильные запасы продовольствия, но, не зная о вражеской уловке, отнюдь не стремились его экономить и несколько дней подряд наедались до отвала. Вскоре они дорого заплатили за свою глупость. В разоренной Киликии[376], через которую крестоносцы двигались к Антиохийскому эмирату, они ужасно страдали от нехватки еды для себя и подножного корма для скота. Над ними висело палящее солнце, лучи которого иссушили то, с чем не смогли справиться пожары, устроенные султаном, и уже на второй день пути воды не было нигде вокруг. Пилигримы умирали по пятьсот человек в день. Лошади разделяли участь людей, и багаж, который ранее везли они, либо перекладывали на собак, овец и свиней, либо бросали совсем. В некоторых бедственных ситуациях, постигших христиан позднее, они думали только о своих сиюминутных прихотях и предавались самому опрометчивому расточительству, но в тот раз они, не скупясь, делились друг с другом последним. Религия, о которой они зачастую забывали в периоды благополучия, служила им опорой в дни невзгод и утешала их на смертном одре, суля вечное блаженство.