Повседневная жизнь советской коммуналки - Алексей Геннадиевич Митрофанов

Если дома пела моя мама,

замирали в кухне мясорубки.

О чужом несчастье телеграмма

прожигала всем соседям руки.

В телефон, владевший коридором,

все секреты мы орали ором

и не знали фразы церемонной:

«Это разговор не телефонный».

Нас не унижала коммунальность,

ни в жратве, ни в храпе, ни в одеже.

Деньги как-то проще занимались,

ибо коммунальны были тоже.

Что-то нам шептал по-человечьи

коммунальный кран водопровода,

и воспринималось как-то легче

горе коммунальное народа.

И когда пришла Победа в мае,

ко всеобщей радости и плачу, —

все пластинки, заглушив трамваи,

коммунально взвыли «Кукарачу».

Взмыли в небо каски и береты.

За столами места всем хватило.

Вся страна сдвигала табуреты,

будто коммунальная квартира.

Плачу по квартире коммунальной,

многодетной и многострадальной,

где ушанки в дверь вносили вьюгу,

прижимаясь на гвоздях друг к другу.

Неужели я сбесился с жиру,

вспомнив коммунальную квартиру?

Не бесились мы, когда в ней жили

не на жире, а на комбижире.

Бешенство – оно пришло позднее.

Стали мы отдельней, стали злее.

Разделило, словно разжиренье,

бешенство хватанья, расширенья.

Были беды, а сегодня бедки,

а ведь хнычем в каждом разговоре.

Маленькие личные победки

победили нас и раскололи.

В двери вбили мы глазки дверные,

но не разглядеть в гляделки эти,

кто соседи наши по России,

кто соседи наши по планете.

Я хочу, чтоб всем всего хватило —

лишь бы мы душой не оскудели.

Дайте всем отдельные квартиры —

лишь бы души не были отдельны!

Со звериной болью поминальной

плачу по квартире коммунальной,

по ее доверчиво рисковой

двери бесцепочной, безглазковой.

И когда пенсионер в подпитье

заведет случайно «Кукарачу»,

плачу я по общей победе,

плачу я по общему плачу.

Подавляющее большинство советских граждан давно проживали в отдельных квартирах, и действительно иной раз появлялась ностальгия – не столько по самим коммуналкам, сколько по собственной молодости, в коммуналках проведенной.

Но в конце 1960-х годов, в эпоху глобального переселения на «отдельную площадь», он вряд ли отважился бы написать такой опус – могли и побить.

* * *

А вот еще одно произведение, созвучное евтушенковскому «Плачу». Юрий Визбор, «Волейбол на Сретенке»:

А помнишь, друг, команду с нашего двора,

Послевоенный – над веревкой – волейбол,

Пока для секции нам сетку не украл

Четвертый номер – Коля Зять, известный вор.

А первый номер на подаче – Владик Коп,

Владелец страшного кирзового мяча,

Который если попадал кому-то в лоб,

То можно смерть установить и без врача.

А пятый номер, наш защитник, Макс Шароль,

Который дикими прыжками знаменит,

А также тем, что он по алгебре король,

Но в этом двор его нисколько не винит.

Саид Гиреев, нашей дворничихи сын,

Торговец краденым и пламенный игрок.

Серега Мухин, отпускающий усы,

И на распасе – скромный автор этих строк.

Да, вот это – наше поколение, —

Рудиментом в нынешних мирах,

Словно полужесткие крепления

Или радиолы во дворах.

А вот противник – он нахал и скандалист,

На игры носит он то бритву, то наган:

Здесь капитанствует известный террорист,

Сын ассирийца, ассириец Лев Уран,

Известный тем, что, перед властью не дрожа,

Зверю-директору он партой угрожал,

И парту бросил он с шестого этажа,

Но, к сожалению для школы, не попал.

А вот и сходятся два танка, два ферзя,

Вот наша Эльба, встреча войск далеких стран:

Идет походкой воровскою Коля Зять,

Навстречу – руки в брюки – Левочка Уран.

Вот тут как раз и начинается кино.

И подливает в это блюдо остроты

Белова Танечка, глядящая в окно, —

Внутрирайонный гений чистой красоты.

Ну что, без драки? Волейбол так волейбол!

Ножи отставлены до встречи роковой,

И Коля Зять уже ужасный ставит «кол»,

Взлетев, как Щагин, над веревкой бельевой.

Да, и это наше поколение —

Рудиментом в нынешних мирах,

Словно полужесткие крепления

Или радиолы во дворах.

Мясной отдел. Центральный рынок. Дня конец.

И тридцать лет прошло – о Боже, тридцать лет! —

И говорит мне ассириец продавец:

«Конечно, помню волейбол. Но мяса нет!»

Саид Гиреев – вот сюрприз! – подсел слегка,

Потом опять, потом отбился от ребят.

А Коля Зять пошел в десантные войска,

И там, по слухам, он вполне нашел себя.

А Макс Шароль – опять защитник и герой,

Имеет личность он секретную и кров.

Он так усердствовал над бомбой гробовой,

Что стал членкором по фамилии Петров.

А Владик Коп подался в городок Сидней,

Где океан, балет и выпивка с утра,

Где нет, конечно, ни саней, ни трудодней,

А также нету ни кола и ни двора.

Ну, кол-то ладно – не об этом разговор, —

Дай Бог, чтоб Владик там поднакопил деньжат.

Но где найдет он старый cретенский наш двор? —

Вот это жаль, вот это, правда, очень жаль.

Ну, что же, каждый выбрал веру и житье,

Полсотни игр у смерти выиграв подряд.

И лишь майор десантных войск Н. Н. Зятьев

Лежит простреленный под городом Герат.

Отставить крики! Тихо, Сретенка, не плачь!

Мы стали все твоею общею судьбой:

Те, кто был втянут в этот