Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Двигаясь по нише, он приблизился к металлической решетке,прикрывающей отверстие в полу. В отверстии были видны ведущие в глубину узкие икрутые ступени. Слава Богу, что туда не надо спускаться. Приказ Рошера былпредельно ясен. Осматривать лишь открытые для публики помещения и игнорироватьвсе зоны, куда посторонние не имеют доступа.

— Чем это пахнет? — спросил он, отходя от решетки.В нише стоял сладкий до умопомрачения аромат.

— Это запах от пламени лампад, — ответил один изшвейцарцев.

— Пахнет скорее одеколоном, а не керосином, —изумился Шартран.

— Никакого керосина там нет. Лампады расположенынеподалеку от папского алтаря и поэтому наполняются сложной смесью спирта,сахара, бутана и духов.

— Бутана? — с опаской глядя на лампады,переспросил Шартран.

— Смотри не пролей, — утвердительно кивнув,ответил гвардеец. — Благоухает как в раю, а пламенем пылает адским.

Когда гвардейцы, закончив осмотр ниши паллиума, вновьдвинулись по темному собору, их портативная радиостанция подала признаки жизни.

Потрясенные гвардейцы внимательно выслушали сообщение оразвитии ситуации. Судя по этой информации, возникли новые тревожныеобстоятельства, о которых нельзя было говорить по рации. Тем не менееначальство сообщало, что камерарий решил нарушить традицию и войти вСикстинскую капеллу, чтобы обратиться к конклаву. За всю историю Ватиканаподобного не случалось. Но в то же время, как понимал Шартран, еще ни разу завсю свою историю Ватикану не приходилось сидеть на ядерной бомбе.

Шартрана радовало, что дело в свои руки взял камерарий. Вовсем Ватикане не было другого человека, которого лейтенант уважал бы так, какэтого клирика. Некоторые гвардейцы считали камерария beato — религиознымфанатиком, чья любовь к Богу граничила с одержимостью. Но даже они соглашались,что, когда дело доходило до схватки с врагами Господа, камерарий был темчеловеком, который мог принять на себя самый тяжелый удар.

Швейцарским гвардейцам за последнюю неделю приходилось частовстречаться с камерарием, и все обратили внимание на то, что временный шефВатикана стал жестче, а взгляд его зеленых глаз приобрел несвойственную емуранее суровость. И неудивительно, говорили швейцарцы, ибо на плечи камерариялегла вся ответственность за подготовку священного конклава и он должен былзаниматься ею сразу же после кончины своего наставника папы.

Шартран находился в Ватикане всего пару месяцев, когда емурассказали о том, что мать будущего камерария погибла от взрыва бомбы на глазаху маленького сына. Бомба в церкви… и сейчас все повторяется. Жаль, что неудалось схватить мерзавцев, которые установили ту первую бомбу… говорили, чтоэто была какая-то воинствующая антихристианская секта. Преступники скрылись, идело не получило развития. Неудивительно, что камерария возмущает любоепроявление равнодушия.

Пару месяцев назад, в тихое послеполуденное время Шартранедва не столкнулся с шагающим по неширокой дорожке камерарием. Камерарий,видимо, узнав в нем нового гвардейца, предложил лейтенанту прогуляться вместе.Они беседовали на самые разные темы, и уже очень скоро Шартран почувствовалвнутреннюю свободу и раскованность.

— Святой отец, — сказал он, — вы разрешитемне задать вам странный вопрос?

— Только в том случае, если получу право дать на негостоль же странный ответ, — улыбнулся камерарий.

— Я спрашивал об этом у всех знакомых мне духовныхлиц, — со смехом пояснил лейтенант, — но так до конца и не понял.

— Что же вас тревожит? — Камерарий энергично шагалвпереди гвардейца, и полы его сутаны при ходьбе слегка распахивались, открываячерные туфли на каучуковой подошве.

Обувь полностью соответствует его облику, думал Шартран,модная, но скромная, со следами износа.

Лейтенант набрал полную грудь воздуха и выпалил:

— Я не понимаю, как соотносится Его всемогущество с Егомилостью!

— Вы изучаете Священное Писание? — улыбнулсякамерарий.

— Пытаюсь.

— И вы находитесь в растерянности, поскольку Библияназывает Творца одновременно всемогущим и всемилостивым, не так ли?

— Именно.

— Понятие всемогущества и милости трактуется оченьпросто — Бог может все и всегда нацелен на добро.

— Да, эту концепцию я понимаю. Но мне кажется… чтоздесь скрыто противоречие.

— Ясно. Противоречие вы видите в том, что в миресуществуют страдания. Голод, войны, болезни…

— Точно! — Шартран был уверен, что камерарий егопоймет. — В мире происходят ужасные вещи. И многочисленные человеческиетрагедии говорят о том, что Бог не может быть одновременно и всемогущим, имилостивым. Если Он нас любит и в Его власти изменить ситуацию, то почему Онэтого не делает? Ведь Он способен предотвратить страдания, не так ли?

— Вы полагаете? — строго спросил камерарий.

Шартран ощутил некоторую неловкость. Неужели он задалвопрос, который задавать не принято?

— Не знаю, как это лучше выразить… Если Бог нас любит,то Он может нас защитить. Он должен сделать это. Поэтому складываетсявпечатление, что Он всемогущ, но равнодушен или милостив, но бессилен.

— У вас есть дети, лейтенант?

— Нет, — заливаясь краской, ответил гвардеец.

— Представьте, что у вас есть восьмилетний сын… Вы быего любили?

— Конечно.

— И вы были бы готовы сделать все, что в ваших силах,дабы он избежал боли и страданий?

— Естественно.

— Вы позволили бы ему кататься на скейтборде?

Шартран задумался. Несмотря на свои сан, камерарий частоказался очень приземленным. Или слишком земным.

— Да, позволил бы, — протянул лейтенант, — нов то же время предупредил бы его о необходимости соблюдать осторожность.

— Итак, являясь отцом ребенка, вы дали бы ему добрыйсовет, а затем отпустили бы его учиться на собственных ошибках. Не так ли?

— Я определенно не побежал бы рядом, чтобы с нимнянчиться. Если вы это имеете в виду.

— А если он вдруг упадет и оцарапает колено?

— Это научит его впредь быть более осторожным.

— Итак, несмотря на то что вы имеете власть вмешаться вход событий, чтобы предотвратить ту боль, которую может испытать ваш сын, выпроявляете свою любовь к нему тем, что позволяете учиться на собственныхошибках?