Ловец снов - Стивен Кинг

— Ах, бросьте! Можно подумать, вы пришли сюда пригласить насв Галактическую воскресную школу.

— А если и так, вы что, встретили бы нас по-другому?

— Я попросил бы избавить меня от гипотез, — сказал Джоунси,— особенно после того, что вы сотворили с Питом и тем малым, водителемгрузовика. И я не имею ни малейшего желания вступать с вами в интеллектуальныедискуссии.

— Мы делаем то, что должны делать.

— Возможно, но вы полный псих, если ожидаете, что я станувам помогать.

Пес уставился на Джоунси с еще большим смущением. Очевидно,не привык к хозяевам, которые ведут столь оживленные беседы сами с собой.

— Водонапорная башня упала в восемьдесят пятом — шестнадцатьлет назад, — но ты украл это воспоминание?

— В общем, да, хотя вряд ли бы судья и присяжные были бы навашей стороне, поскольку это все-таки мои собственные воспоминания.

— Что еще ты украл?

— Это дело мое, а ваше — гадать и догадываться.

В дверь громко, раздраженно заколотили, и Джоунси сновавспомнил сказку о трех поросятах. «Дуньте и плюньте, мистер Грей, наслаждайтесьсомнительными удовольствиями истерической ярости».

Но мистер Грей, очевидно, отошел от двери.

— Мистер Грей, — позвал Джоунси, — не стоит сердиться,хорошо?

Очевидно, мистер Грей снова отправился на поиски информации.Башня рухнула, но Дерри по-прежнему на месте, следовательно, вода должнаоткуда-то поступать. Знает ли Джоунси, откуда именно?

Джоунси не знал. Смутно помнил, как приходилось бутылкамизакупать воду, когда он приехал из колледжа на лето, но и только. Со временемиз водопровода снова стала литься вода, но в двадцать один год больше думаешь отом, как залезть в трусики Мэри Шратт, чем о какой-то башне. Вода есть, ты еепьешь и не вспоминаешь о ней, пока не затошнит или живот не заболит.

Импульсы фрустрации, исходящие от мистера Грея? Или этовсего лишь воображение? Джоунси искренне надеялся, что нет.

Здорово получилось… то, что их четверка в дни растраченнойюности называла «охрененный бэмс».

9

Роберта Кэвелл пробудилась от дурного сна и огляделась,почти ожидая увидеть непроглядный мрак. Но на циферблате часов по-прежнемумигали приветливые голубые цифры, значит, электричество не выключено, чтовесьма удивительно, учитывая, с какой силой дребезжат от ветра оконные рамы.

Судя по часам, сейчас четыре минуты второго. Робертавключила лампу на тумбочке: хоть немного побыть при свете, прежде чем порвутсяпровода. Что разбудило ее? Ветер? Страшный сон? Что-то насчет пришельцев случами смерти… кругом паника, все бегут… нет, вряд ли это сон.

Но тут ветер на минуту стих, и она поняла, что именноподняло ее с постели. Голос Даддитса, доносящийся снизу. Даддитс поет?! Неужелиэто возможно? И это после ужасного вчерашнего дня и вечера, доведшего ее едване до безумия?

— Ие мев! — кричал он несколько часов подряд: «Бивер мертв!»

Она ничем не могла его утешить, и в конце концов у Даддитсаиз носа хлынула кровь. Роберта ужасно этого боялась. Иногда кровь не удавалосьостановить, и приходилось везти Даддитса в больницу. На этот раз Роберта сумеласправиться сама. Пришлось сунуть Даддитсу в ноздри ватные тампоны, запрокинутьему голову и сжимать переносицу. Она позвонила доктору Бриско, чтобы узнать,стоит ли дать Даддитсу таблетку валиума, но доктор Бриско уехал в Нассау,простите, но сегодня его не будет. Остальные разъехались по вызовам, один,молодой петушок, в глаза не видел Даддитса, и Роберта даже не потрудилась емупозвонить. Она на свой страх и риск дала Даддитсу валиум, провела по бледнымпересохшим губам и во рту тампоном, пропитанным глицерином с лимонным запахом.Даддитса постоянно мучили стоматит и язвочки, несмотря на то что химиотерапиядавно закончилась. Навсегда.

Доктора — ни Бриско, ни остальные — старались не упоминатьоб этом и так и не сняли пластиковый катетер, но все было кончено. Роберта непозволит еще раз провести через этот ад своего сына. Как только он проглотилтаблетку, Роберта уложила его, сама легла рядом, обняла, стараясь не коснутьсялевой руки, где из-под повязки торчал катетер, и стала петь. Но не колыбельнуюБивера. Не сегодня.

Наконец, когда он стал успокаиваться и, кажется, заснул, онаосторожно вынула вату у него из ноздрей. Второй тампон присох к ноздре, иДаддитс тут же открыл глаза: поразительная зеленая вспышка, казалось, озарилакомнату. Роберта иногда думала, что его настоящий дар — именно глаза, а не то,другое… способность видеть линию, и все, с этим связанное.

— Ама?

— Что, Дадди?

— Ие аю?

Сердце сжало щемящей болью при этих словах и при мысли одурацкой кожаной куртке Бивера, которую тот любил так, что заносил до дыр. Будьна его месте кто-то еще, любой из четверки его друзей, она усомнилась бы впредчувствиях сына. Но если Даддитс сказал, что Бивер мертв, значит, почтинаверняка так и есть.

— Да, милый, я уверена, что Бивер в раю. А теперь пораспать.

Несколько бесконечных мгновений зеленые глаза смотрели,кажется, в самую ее душу. И Роберте показалось, что он вот-вот заплачет: и всамом деле одна слеза, огромная, идеальной формы, покатилась по небритой щеке.Последнее время он почти не мог бриться, даже от электробритвы появлялосьмножество крошечных порезов, из которых часами сочилась сукровица. Но тут еговеки опустились, и она на цыпочках вышла.

Вечером, когда она варила ему овсянку (любая еда, кромесамой безвкусной и водянистой, немедленно вызывала тошноту: еще один признакблизкого конца), кошмар начался снова. И без того напуганная более чемстранными новостями, доходившими из Джефферсон-тракт, Роберта, задыхаясь,помчалась в спальню Даддитса. Он уже сидел в кровати, по-детски упрямопоматывая головой, словно споря с кем-то. Кровотечение возобновилось, и прикаждом взмахе головы во все стороны летели красные капли, пятная подушку, фотоОстина Пауэрса с автографом («Привет, беби» — было написано внизу) и флаконы настоле: зубной эликсир, компазин, перкосет, мультивитамины, от которых не былоникакого толку, высокую коробку с глицерино-лимонными тампонами.

На этот раз он оплакивал Пита, который, по его словам, тожеумер. Милый, добрый (пусть и не слишком смышленый) Питер Мур. Господи Боже,неужели это правда? Все правда? Или только часть?

Второй приступ истерических рыданий длился не так долго,вероятно, потому, что Даддитса уже измучил первый. К счастью, ей удалосьостановить кровотечение, и Роберта сменила белье, предварительно усадивДаддитса в кресло у окна. Он покорно уставился в темноту, где ветер со свистомгнал снежные вихри, иногда всхлипывая и глубоко, прерывисто, горестно вздыхая,отчего у Роберты все внутри переворачивалось. Ей становилось больно при одномвзгляде на сына, исхудавшего, бледного и совсем лысого. Она дала ему кепку сэмблемой «Ред сокс» и автографом великого Педро Мартинеса поперек козырька(«сколько прекрасных вещей получаешь, когда жить осталось совсем немного»,часто удивлялась она), боясь, что его голова замерзнет, но Даддитс не захотелее надеть. Положил на колени и продолжал вглядываться во мрак огромныминесчастными глазами.