Нежность - Элисон Маклауд

частным владением, но сегодня, в День труда, последние длинные выходные перед началом учебного года, большинство семей предпочло пляжи, очищенные от водорослей, со спасателями и ларьками, где продаются гамбургеры. Это хорошо. Когда вокруг никого нет, это хорошо. Потому что он бросается в глаза. Но здесь он может оказаться наедине с собой – уйти с поста, побыть свободным вдали от всех. Даже полдня – и станет легче. Впрочем, ему и не нужно много свободного времени – он бы все равно не знал, куда себя девать.

На нем одобренные Бюро летние брюки с отутюженными стрелками, туфли – те же, в которых он ходил на работу, – и редкая уступка праздничному выходному: хорошо отглаженная рубашка с коротким рукавом. Странно ощущать ветер кожей. Обычно он носил рубашки – и пиджаки тоже – с удлиненными рукавами, прикрывающими болячки на кистях и запястьях. Или же прятал руки в глубокие карманы.

Но сегодня утром вокруг почти безлюдно. Вот и хорошо. Он не привык фотографировать «природу» и не знал точно, что нужно делать. Он прихватил штатив и вскинул на плечо сумку для фотопринадлежностей. Аппарат был его собственный, а не казенный: «Лейка МП», выпущенная ограниченной партией – всего четыреста с чем-то штук, специально для профессионалов и особенно фотожурналистов. С электроприводом – идеально для серии снимков с небольшим интервалом. Ее даже не пускали в открытую продажу. Он услышал о ней от другого фотографа из Бюро и заплатил за нее столько, сколько зарабатывал за два месяца. Ему редко выпадал случай «проветрить» камеру. Но сегодня все сложилось идеально. Свет, свобода этого утра, синяя пустыня пролива.

На пляже почти никого не было – только две немолодые женщины сидели под большим зонтиком и вроде бы что-то читали. Хардинг прошел мимо выгоревшего кострища – остатков чьего-то пикника – и воздушного змея, придавленного камнем. Это были единственные следы человека. Прибой ревел. Протоки воды, серебристые, как фотоэмульсионный слой, резали песок на континенты.

Он остановился, закатал брюки и подошел к краю воды. Под ногами с треском лопались пузырьки ламинарий. Ямки-оспины указывали, где – в шести дюймах под слоем песка – дремлют в раковинах моллюски. Хардингу нравились выброшенные на берег пустые клешни омаров, отчужденные от тел. Ему казалось, что они манят: «иди сюда», распознав в нем одиночку – родственную душу. Иди сюда.

Можно и пойти.

Сотрудникам Бюро всегда предоставляли выходной в воскресенье утром, чтобы они могли вместе с семьей отправиться в церковь, подавая окружающим пример морали и нравственности. Руководство Бюро считало, что подавать пример – это очень важно.

Хардинг, конечно, не ходил ни в какую церковь, но семейство Кеннеди сейчас, без сомнения, сидит на семейной скамье в храме Святого Франциска – точнее, на этой скамье и вокруг, поскольку в гости приехали Роберт (Бобби) и Этель вместе со всем выводком. Юнис, одна из сестер, осталась дома со своей собакой, маленькой карманной собачкой, взятой на передержку у подруги, и слюнявым сенбернаром Роберта.

И Тед приехал на эти выходные. Он тоже сейчас в церкви, не иначе. У него всегда вид мальчишки-переростка – словно мать только что причесала его, послюнявила носовой платок и вытерла сыну лицо. Джозеф Кеннеди и Роза ходят к мессе каждое воскресенье, и Джеки с малюткой Кэролайн – тоже.

Без пяти девять. Служба вот-вот начнется.

Джек Кеннеди сейчас едет в Сан-Франциско, произносить какую-то речь, но Джек Кеннеди Хардинга не занимает. Только его супруга. Хардинг часто видел, как сенатор приезжает и уезжает. Иногда они перебрасывались парой слов, но мистер Кеннеди уже начал предвыборную кампанию – добродушный, свой парень, но очень занятой, да и как иначе. Когда он в отъезде, то звонит жене каждый вечер, разговаривая с ней коротко и ласково. Иногда Кэролайн лепечет что-то в трубку. По окончании разговора Хардинг вытаскивал из уха наушник, захлопывал блокнот и возвращался к себе в мотель. Оказалось, что он до сих пор неплохо стенографирует – приятная неожиданность.

В сентябре течения в Нантакетском проливе у мыса Кейп-Код могут меняться непредвиденно. В этом году они сменились раньше обычного, принеся с собой опасные блуждающие волны и необычно много водорослей. У кромки воды бегали кулики, и то и дело обрушивалась очередная порция грохота. Лето уже направилось на выход.

К этому времени Хардинг успел хорошо изучить весь окрестный пейзаж. Он дежурил в семье Кеннеди, то есть подглядывал и подслушивал, с июня, и делать ему было практически нечего – обходи дозором участок, охлопывай гостей на предмет оружия, проверяй звукозаписи за день и каждый вечер отправляй отчеты (этим он занимался у себя в номере мотеля «Пилигримы», стоящего у шоссе 6А).

Еще он должен был незаметно расспрашивать соседей о прислуге Кеннеди, то есть миссис Клайд, экономке-шотландке, и Мод Шоу, няньке-англичанке. Таким образом можно выяснить всякое разное об интересующей Бюро особе, не привлекая лишнего внимания. Если знать о делишках миссис Клайд и няньки, можно выяснить, чем занимается миссис Кеннеди. Так сказал Говард Джонсон, ответственный оперативный сотрудник, заведующий Вашингтонским отделением Бюро. Именно этого Джонсон и хотел от Хардинга.

Ему пока удавалось отвертываться, тянуть резину. Но конечно, он знал, что полагается спрашивать в таких случаях. Как давно она (Мод Шоу или Мэвис Клайд) служит в семье Кеннеди? Не ходят ли к ней странные с виду гости? А сама она иностранка? Британка, говорите? А не знаете, почему она не попыталась натурализоваться? Может, она не хочет становиться американской гражданкой? А ходит ли она за покупками для миссис Кеннеди? В какие магазины? И поручения выполняет? А какие именно? А чем она занимается в свой выходной, вы не замечали? Пьяной ее ни разу не видели? Ее почта как-нибудь попадала к вам по ошибке? А с мужчиной вы ее не видели? Нет? А с женщиной? Иностранкой? Какой акцент?

В начале разговора он объяснит соседям, что просто обеспечивает безопасность сенатора и миссис Кеннеди. Такая работа. Некоторые вещи необходимо и полезно проверять. Они, конечно, понимают, скажет он еще до того, как соседи заверят его, что понимают. Он скажет, что они хорошие соседи. Он знает, что может положиться на их глаза и уши. «Благодарю за помощь».

Он обязательно этим займется. Только не сегодня.

Номер в мотеле «Пилигримы» маленький, но там есть все необходимое: электроплитка, стирка белья, горничная приходит убирать. Иногда Хардинг сидел в машине, слушая радио – даже не столько слушая, сколько позволяя волне человеческих голосов омывать мозг. На рецепции мотеля он купил открытки с видами Кейп-Кода