Нежность - Элисон Маклауд

– безлюдные пляжи, продуваемые всеми ветрами, и забавные картинки с изображением пилигримов, европейских первопоселенцев в Америке, пожирающих индейку. Для коллекции, которая у него все еще была, – он оставил ее в хранилище в Нью-Йорке. Перед сном он полчаса читал, потом выключал свет.

Недавно он сообщил Говарду Джонсону, что ему нужен экземпляр «той книги» – надо же понимать, когда миссис Кеннеди намекает на нее в телефонных разговорах. Он указал на тот факт, что в день визита профессора Триллинга был захвачен врасплох и оказался безоружным. Ведь у Бюро под замком лежит десятка два ящиков этой штуки?

Перехваченные на почте в Хайаннисе письма свидетельствовали, что профессор и миссис Кеннеди все еще следят за рассмотрением дела в федеральном суде, посылают друг другу вырезки из газет и всякое такое. «Государственный обвинитель утверждает, что леди на самом деле хуже бродяги». Так гласил один заголовок. Далее в статье сообщалось, что государственный обвинитель заявил о своей любви как к литературе, так и к первой поправке. «Я не цензор!» – сообщил он суду, но предостерег присяжных, что хорошо написанная непристойность – самая опасная из всех. Возможно, он прав. Хардинг не брался судить.

В письмах и записках – вскрытых, снова запечатанных и отправленных дальше – миссис Кеннеди и Триллинг торжествовали, когда в конце июля (чуть больше месяца назад) федеральный судья Фредерик ван Пелт Брайан (ничего себе имечко) решил дело в пользу Барни Россета и «Гроув-пресс» и отменил запрет, наложенный главпочтамтом. Гувер, должно быть, чуть не лопнул от злости.

Конечно, Хардингу это решение ничего хорошего не принесло. Оно означало, что его призовой снимок немедленно утратил ценность в глазах Бюро. Запрещенную книгу оправдали. Женщина, изображенная на снимке, больше не была кандидаткой в первые леди, тайно поддерживающей порнографическую книжонку и при этом выступающей против официально заявленной позиции правительства.

В самой глубине души он радовался. Его фотоприношение Гуверу будет отправлено в мусоросжигатель Бюро. Легко пришло, легко ушло. По крайней мере, удалось вырваться из Джоппы. А больше ему ничего и не надо.

В письмо Триллингу о победе Россета сенаторша вложила вырезку из «Нью-Йорк таймс» и подчеркнула в ней некоторые пассажи: «Генеральный почтмейстер – специалист по доставке почты, но не имеет достаточной квалификации, чтобы высказываться о литературных достоинствах книги. „А потому генеральный почтмейстер не был уполномочен выносить суждения о том, что литературные достоинства книги затмеваются ее предположительно порнографическим содержанием. Дэвид Герберт Лоуренс – писатель, а не порнограф“, – заключил судья Брайан».

На полях газетной вырезки в одном из перехваченных писем миссис Кеннеди нацарапала: «Леди Чаттерли оправдана!» Миссис Кеннеди писала Триллингу, которого часто в шутку называла Джеком, что весть пришла сегодня утром, как преждевременный подарок на день рождения. «Дорогой Джек Т., через неделю мне исполнится 30 лет. Может быть, леди Ч. заглянет поздравить меня с днем рождения по пути в Канаду, к новой жизни!»

Профессор Триллинг ответил в том же духе: «Скажите ей за меня „Бон вояж“[47]. Она будет счастлива такому изобилию свежего воздуха. После старого душного Альбиона ей покажется, что она в раю! Передавайте ей от меня привет!»

На следующей неделе переписка возобновилась. Теперь ее тон был подавленным, унылым. Государственный обвинитель подал апелляцию. Миссис Кеннеди написала, что не верит. «Разве такое возможно?!»

Профессора эта новость «очень опечалила». Он писал, что подобные процессы могут тянуться подолгу, и таким образом хорошая книга может «потонуть» и никогда не прийти к читателю, а небольшое издательство – разориться. Бюрократические проволочки – самый действенный вид цензуры.

За апелляцией, конечно, стоит Гувер. Хардинг знал, что Директор не намерен сдаваться. У Бюро – сделанный втайне снимок миссис Кеннеди: дар, принесенный им, Хардингом, и дар этот будет теперь переходить из рук в руки, если Бюро под маской Почты Соединенных Штатов и «правительства» не капитулирует. У них на жалованье отличные юристы. Гувер был твердо намерен добиться, чтобы книгу, которую сжимает в руках миссис Кеннеди на глянцевом черно-белом снимке, все же признали не просто скандальной, а непристойной.

Гувер по-прежнему собирался убрать со сцены популярного мужа сенаторши, прежде чем тот выдвинет себя кандидатом в президенты. Конечно, Гувер не передумал. Директор Бюро упорен до одержимости, а скандал из-за безнравственной жены и впрямь может погубить надежды на президентство – история любовных похождений Джека Кеннеди рядом с этим ничто.

Если выплывут наружу любовные делишки Джека, американские мужчины пожалеют молодую прелестную миссис Кеннеди, вынужденную мириться с неверностью мужа, но красавец Джек вызовет у них только зависть и восхищение. Избирателям захочется быть таким, как он, и это может послужить ему пропуском в Белый дом. Грязная тайна миссис Кеннеди – последняя надежда Гувера.

Дело не только в политике. Гувер считает, что все на свете делится на «правильное» и «неправильное», и не сомневается, что способен распознать то и другое. Разве кому-нибудь еще из правительственных служащих позволено заниматься антиамериканской деятельностью? Тогда почему жене богатенького сенатора, сына богача, это должно сойти с рук? Ее поймали с поличным: с запрещенной книгой. Почему она не поддерживает линию правительства? Отчего мухлюет втихомолку?

Согласно собственным заметкам Гувера в «бюдосье» Джеки, она «задирает нос». Она любит, чтобы ее называли Жаклин. «Королева Жаклин!» – так он нацарапал карандашом на полях одной из страниц. В другой карандашной заметке он окрестил ее «леди Кеннеди», а в третьей «леди К.», по аналогии с «леди Ч.». Должно быть, упивался собственным остроумием.

По терминологии Бюро, с сенаторшей и ее мужем следовало «разобраться». И быстро. Нью-Йоркское оперативное отделение сообщило, что «папа Джо» Кеннеди уже оформляет аренду целых двух этажей в отеле «Маргери», нью-йоркской базе семейства Кеннеди. Уже никто не сомневался, что Кеннеди-сын выдвинет себя кандидатом от Демократической партии. Оставалось только узнать когда.

В середине августа Хардингу пришел по почте его личный экземпляр крамольной книги, завернутый в плотную коричневую бумагу и помеченный «строго конфиденциально». Владелец мотеля «Пилигримы» пристально вгляделся в Хардинга сквозь желтеющие бифокальные очки, но счел за лучшее промолчать. Мистер Хардинг всегда вовремя оплачивал счета и, кажется, не собирался съезжать.

После долгой ссылки в Джоппу просторы летнего пролива, игра света и покой Кейп-Кода, незыблемый, словно на гранитном основании, казались вечными. Но Хардинг знал, что все это столь же иллюзорно. Что под тонкой кожицей мира происходит жизнь – непрестанная перемена. Перемены – единственное, что постоянно. Когда Хардингу было семь лет, его отец поцеловал жену на прощание, сунул четвертак сыну в карман пижамы, взял чемодан с энциклопедиями и исчез навсегда.

Хардинг с матерью ждали его –