Вердикт - Джон Гришэм

Вот сейчас изолированный в “Сиесте” присяжныйдержит в руках бумагу, в которой дважды пропечатана цифра 10 000 000 долларов.Этот присяжный и это жюри принадлежат теперь Фитчу. Процесс закончен. Конечно,пока вердикт не оглашен, он будет плохо спать и исходить потом, но фактическипроцесс завершен. Фитч снова выиграл. Он опять сумел вырвать победу, находясьпочти на грани поражения. Цена на сей раз, правда, гораздо выше, но ведь иставки были соответственными. Ему пришлось выслушать поток ругательств отДженкла и других по поводу дороговизны проведенной операции, но этоформальность. Они обязаны сволочиться из-за затрат — ведь они исполнительныечиновники.

Истинная цена — та, о которой они неупоминали, и она, разумеется, намного превышает сумму в десять миллионов. Этоне поддающаяся определению стоимость бесчисленных будущих процессов.

Фитч заслужил этот редкий момент наслаждения,но работа далеко еще не закончена. Он не успокоится, пока не узнает, кто же этаМарли на самом деле, откуда взялась, исходя из каких побуждений действует, каки зачем затеяла это дело. Было нечто в ее прошлом, что Фитч должен знать, неизвестностьбезмерно пугала его. Только когда он узнает о Марли все, тогда ему будут ясныответы и на остальные вопросы. А пока этот бесценный вердикт все же был еще подугрозой.

За четыре квартала до конторы Фитч сновапревратился в сердитого, надутого, раздраженного Фитча, каким его знали все,кто имел с ним дело.

* * *

Деррик подошел к главному вестибюлю и просунулголову в открытую дверь, но здесь какая-то молодая женщина вежливо спросила,что ему угодно. Она держала в руках стопку папок и, видимо, спешила. Было почтивосемь часов вечера, пятница, но служебные помещения адвокатской конторы всееще кишели народом.

Что ему угодно? Ему угодно встретиться садвокатом, одним из тех, которых он видел в суде и который представлял бытабачную компанию. Ему угодно поговорить с ним без посторонних ушей. Онвыполнил домашнее задание и выучил имена Дурвуда Кейбла и некоторых егопартнеров. Он нашел контору, он битых два часа сидел перед ней в машине,репетируя свою речь, пытаясь успокоиться и набираясь храбрости, чтобы выйти измашины и войти в дом.

Кроме него, черных лиц здесь видно не было.

Разве не все адвокаты мошенники? Он решил: разPop предложил ему наличные, значит, можно предположить, что и другие адвокаты,вовлеченные в этот процесс, тоже заплатят наличными. У него есть что продать, апокупатели здесь богатые. Это был его золотой шанс.

Но когда секретарша остановилась, посмотрелана него, а потом стала озираться, словно в поисках подмоги, все нужные словавылетели у него из головы. Клив не раз повторил, что все это страшно незаконно,что, если он будет жадничать, его поймают, и страх вдруг поразил его — словнокирпич упал ему на голову.

— Э-э, мистер Кейбл здесь? — оченьнерешительно спросил Деррик.

— Мистер Кейбл? — Секретарша удивленно поднялаброви.

— Да.

— Мистера Кейбла здесь нет. А вы кто?

Несколько белых без пиджаков медленно прошли унее за спиной, смерив его взглядами, недвусмысленно дававшими понять, что емуздесь не место. Ничего другого Деррик сказать не мог. Он точно знал, что неошибся — контора та, но имя он, наверное, назвал неправильно, и вообще вопасную игру ввязался, а попадать в тюрьму у него не было ни малейшего желания.

— Вероятно, я ошибся, — сказал он, и онаулыбнулась заученной секретарской улыбкой. Ну конечно, ошиблись, а теперь,пожалуйста, покиньте помещение. Перед тем как выйти, он остановился и взял смаленькой бронзовой полочки пять визитных карточек. Он покажет их Кливу вдоказательство того, что был здесь.

Поблагодарив секретаршу, он поспешно удалился.Его ждала Энджел.

* * *

Милли плакала, швыряла вещи, срывала простынис кровати до полуночи. Потом встала, переоделась в свой любимый, весьмазаношенный красный спортивный костюм огромного размера — рождественскийподарок, сделанный несколько лет назад одним из детей, — и осторожно открыладверь. Чак, охранник, стоявший в дальнем конце коридора, тихо окликнул ее. Ейпросто захотелось что-нибудь пожевать, объяснила она и по слабо освещенномукоридору прошмыгнула в “бальную залу”, откуда доносились приглушенные звуки.Там на диване сидел Николас, он жевал кукурузные хлопья, запивал их содовойводой и смотрел по телевизору матч по регби, который транслировали изАвстралии. Установленный Харкином “комендантский час” для посещения “бальнойзалы” был давно забыт.

— Почему вы так поздно не спите? — спросил он,приглушая звук телевизора с помощью дистанционного пульта. Милли села на стулспиной к двери. Глаза у нее были красные и опухшие, седые коротко остриженныеволосы спутались, но Милли было все равно. Ее дом всегда был полон подростков,они приходили, уходили, оставались, ночевали, ели, смотрели телевизор,опустошали холодильник и всегда видели ее в этом красном спортивном костюме.По-другому она себе своей жизни не представляла. Милли была “всехней мамой”.

— Не спится, — ответила она. — А вы почему нев постели?

— Здесь трудно спать. Хотите хлопьев?

— Нет, спасибо.

— Хоппи заезжал?

— Да.

— Он мне кажется славным человеком. Миллипомолчала и сказала:

— Такой он и есть.

Последовала более долгая пауза, во времякоторой каждый из двоих думал, что бы еще сказать.

— Хотите посмотреть кино? — наконец спросилНиколас.

— Нет. Можно мне кое о чем вас спросить? — Виду нее был очень серьезный, и Николас выключил телевизор. Теперь в комнатегорела лишь затененная абажуром настольная лампа.

— Конечно. Вы чем-то озабочены?

— Да. Это юридический вопрос.

— Постараюсь ответить.

— Хорошо. — Она глубоко вздохнула и стиснуларуки. — Что, если присяжный не может оставаться справедливым и беспристрастным?Что ему делать?

Николас посмотрел на стену, потом на потолок,отпил немного воды и медленно произнес:

— Думаю, это зависит от причины, по которойэто произошло.

— Я вас не понимаю, Николас. — Он такой милыймальчик и к тому же умница. Ее младший сын мечтал стать юристом, и она поймаласебя на мысли, что ей хотелось бы, чтобы он был таким же толковым, как Николас.