Сто голосов - Скотт Макконнелл

Она сказала мне, что эта песня самым глубоким образом иллюстрирует ее представление о том, какой должна быть музыка. Она сказала, что по ее мнению — совершенно правильному, — мне как музыканту будет интересно услышать ее. Ставя пластинку на диск, она пояснила, что песня эта была любима ею во все времена и что для нее эта запись является музыкальным воплощением человеческого счастья.

Песня оказалась оптимистичной и полной радости фортепианно-инструментальной пьесой под называнием Болотный огонек в исполнении Отто Добриндта[261] на музыку Герберта Кёстнера. Пластинка крутилась, я слушал, а когда музыка умолкла, повернулся к ней и спросил: «Простите, а это случайно не Песня битого стекла в Мы живые?» Она сперва удивилась, а потом позвала: «Фрэнк, Натан! Идите сюда! Идите скорее! Вы не поверите — Дуэйн с первого раза понял, что представляет собой эта музыка». Потом она повернулась ко мне с теплой улыбкой и сказала: «Я всегда считала, что среди миллионов читателей моих книг, — тут она задумалась ненадолго, и продолжила: — найдется сотня тысяч читателей, действительно понимающих, о чем я пишу». Подобный оборот был типичен для нее. Помню, что тогда мне подумалось, что не такой уж это комплимент — оказаться зачисленным в когорту из сотни тысяч других душ. Однако я тут же подумал, что она честна в своей оценке, тем более если учесть все миллионы читавших ее книги. Она была очень взволнована и обрадована тем, что я правильно понял то, что эта песня про болотный огонек стала прообразом песни о битом стекле.

Она извинилась передо мной за качество заезженной записи и пояснила, что при всем том, что она любит ее и старается как только можно оберегать, пластинка все рано износилась от частых прослушиваний. Я сказал ей, что в своих поездках по миру попытаюсь найти другой экземпляр, однако она поведала мне, что не сумела найти замену, так как весь тираж оказался распродан. Тем не менее я списал всю информацию о песне, так как у меня была одна идея: я слышал, что в архивах радио Би-би-си в Лондоне хранятся копии почти всего, что было когда-либо записано. Словом, оказавшись через несколько дней в Лондоне, я позвонил своему другу на Би-би-си, передал ему всю информацию и попросил найти эту запись. Он нашел ее и передал мне. Я взял ее в Калифорнию в студию звукозаписи и попросил своего звукоинженера почистить пластинку от всяких шумов, вызванных давлением, царапинами, шипением и всем прочим. Экземпляр, хранившийся в Би-би-си, был лучше, чем принадлежавший мисс Рэнд, однако он также был старым и шумноватым. Мы сделали пару свежих копий на ацетатных дисках и послали ей, а оригинал я вернул своему другу в Би-би-си.

Тогда-то она написала мне то благодарственное письмо, которое вы поместили в Letters of Ayn Rand. Она была чрезвычайно восхищена тем, что я прислал ей эту запись, сопроводив ее короткой запиской, в которой сказал, что сделать это оказалось очень просто, a за высокое качество записи несет ответственность мой звукоинженер. В конце присланного ею мне письма обнаружилась сделанная от руки приписка, в которой было сказано: «Р. S. Пожалуйста, передайте мою благодарность тому инженеру, который обрабатывал запись. A.Р.»

Помните ли вы содержание других своих разговоров с мисс Рэнд во время той первой встречи?

Посмотрев на картины, выслушав песню — и познакомившись с кошками — мы вернулись в квартиру Натана, где мисс Рэнд, Натан и Леонард Пейкофф погрузились в глубоко философскую беседу, тему которой я с тех пор позабыл. Интеллектуально я вполне мог следить за ее течением, и для меня это было что-то вроде философского джем-сейшна, философской импровизации. Кто-нибудь — Натан или Леонард — начинал мысль и какое-то время развивал ее. Потом встревал второй и говорил: это так, но… Айн слушала, пока они развивали свои идеи, а потом вступала в разговор и приводила его к логическому завершению, так что все становилось понятным и ясным, и идея обретала полноту и завершенность. Потом один из них вопрошал: но что, если?.. И они вновь погружались в рассуждения. Беседа развивалась достаточно увлекательно. Наконец, кто-то посмотрел на часы и заметил, что уже половина третьего утра. Мисс Рэнд улыбнулась и сказала: ладно, продолжим потом.

Гарри Бинсвангер: Случалось ли вам обнаружить, что она слышала ваши выступления, и если так, имела ли она какое-то мнение о них?

Я так и остался в неведении об этом. После обеда Натан проиграл ей пару отрывков из моих, как я их называю, «струнных альбомов» — записанных с большим оркестром. Один альбом назывался Звонкая гитара, шелковые струны (Twangy Guitar, Silky Strings); другой — Одинокая Гитара (Lonely Guitar). Не помню, что именно он выбрал. Она объявила, что они прекрасны. Натан не стал проигрывать ей Rebel Rouser или любой из рок-н-роллов. Он сказал, что, по его мнению, они ей определенно не понравятся, так как она не любит рок-н-ролл.

Я всегда сожалел, что не настоял на том, чтобы Натан проиграл ей пару моих хитов, даже если бы она тут же приказала выставить меня за дверь. Ну, этот вариант мне, конечно, не понравился бы, но и она была слишком любезна для него. Думаю, что она скорее всего порадовалась этим счастливым и беззаботным звукам или просто сказала, что они не соответствуют ее музыкальным вкусам.

Разговаривали ли вы с мисс Рэнд о рок-н-ролле вообще или о таких людях, как Элвис Пресли или другие звезды?

У нас получился короткий разговор на эту тему, и она сказала нечто в том плане, что считает их хорошими людьми и все такое, однако рок-н-ролл по большей части оставляет ее безразличной. Она кое о чем умолчала. Я знаю, что она писала об Элвисе и, хотя не одобряла его музыки, но ничего не имела против него лично[262]. Натан упомянул Айн о моей дружбе с актером Ричардом Буном[263], это ее заинтересовало, и она стала расспрашивать меня о том, каков он в жизни. Я рассказал ей о том, какой яркой индивидуальностью и умом обладал мистер Бун и как часто он казался окружавшим его «большим самой жизни». Ей было интересно узнать о нем, и я описал некоторые из тех качеств, которыми он обладал и которые в некоторых отношениях были тождественны качествам ее персонажей. Она сказала мне, что с огромной радостью слышит это, потому что любит его мастерство и с удовольствием повстречалась бы когда-нибудь с ним.

Она что-нибудь говорила об Элвисе и окружавшем его низкопоклонстве?

Она говорила, что то же самое имело место в более ранние времена в отношении Фрэнка Синатры[264] и Руди Валли[265].