Горькая полынь моей памяти - Наталия Романова

  Когда полтора года назад Равиль попал в аварию, Карима не могла найти себе места. Это была её вина, только её! Это она кричала мужу: «Сдохни!», желала ему зла, пророчила несчастья на голову. Всё сбылось. Первый месяц им не давали гарантий, не говорили ни да, ни нет. Потом удалось перевести Равиля в Москву, Карима отправилась с ним, вместе со свекровью. Там, в далёком, чужом, пугающе громком городе, муж начал приходить в себя.

  Чем больше он приходил в себя, тем сильнее Кариму окутывало чувство стыда. Это её вина. Её! Она говорила и думала плохое. Хуже стало, когда Равиль начал вставать, обращаться к ней, брать за руку…

  «Я так люблю тебя, маленькая», – говорил он. Как он может её любить? Как может прикасаться после того, как прикасался к Натке, после того, как парень из «Пещеры» впился губами в её шею. Да у неё засос был! Огромный, почти синий, Равиль это видел…

  Свекровь отправила Кариму домой, заявив, что той следует заняться детьми, Карима уехала. Занялась и мальчиками, и теплицами. Теперь она бизнес-леди, деловая женщина – уставшая, несчастная, носящая чуждую маску, обманывающая окружающих своим благополучным видом.

  Похудела, сменила гардероб, сдала на права, даже на свидание сходила два раза. И Равиль перестал с ней разговаривать с тех пор. Прикасаться перестал! Конечно, он узнал. Как не узнать, если «жениха» ей порекомендовал папа. Анвару тридцать пять лет, вдовец, трое сыновей. Вежливый и обстоятельный мужчина, от одного присутствия которого хотелось выть. Анвар ничего не имел против её мальчиков и бизнеса, обещал помочь, подыскать более удобное помещение для представительства её компании, ходил с ней и сыновьями в дельфинарий…

  Всё правильно. Она больше не глупышка Карима, верящая в сказки, супружескую верность, любовь. Она взрослая, самостоятельная, самодостаточная женщина. Может, даже сексом займётся с Анваром до свадьбы… вот только соберётся с духом и позволит себя поцеловать. Наверняка это не так противно, как кажется в воображении. Не противнее, чем постоянно думать о том, что Равиль целовал её после Натки. Прикасался к ней губами после того, как проводил ими по телу Иванушкиной, по её губам! Не противнее, чем денно и нощно думать о том, с кем он сейчас проводит ночи. С Алией? Или с брюнеткой, которую подвозил на днях? Карима случайно увидела – выходила из офиса Дамира и увидела.

  – Помочь? – Карима подняла глаза на Равиля. Дыхание перехватило.

  Он всегда помогал ей, всегда. Заметив, как трудно ей даётся бухгалтерский учёт, подсказал, на что обратить внимание, а потом помог найти толкового бухгалтера на «первичку». Она и слова такого не знала. Помогал разобраться с оборудованием для теплиц, с рабочими, которые, казалось, ни во что не ставили молодую хозяйку и только после обстоятельной беседы с Равилем прониклись уважением к ней.

  Равиль встречал её, подвозил, интересовался делами, а теперь… Теперь он даже не смотрит на неё, не протягивает руку, открывая дверь машины, не прикасается к ней. Совсем. Даже вскользь. Она бы подумала на Наташу Иванушкину, но - нет. Иванушкина перебралась в Новосибирск, город, в котором когда-то хотела учиться Карима.

  Об этом Карима узнала случайно, наткнувшись на пост в инстаграме. Натка теперь благотворитель… возглавила фонд, занимающийся помощью маленьким онкологическим больным. Она собирала средства, устраивала благотворительные банкеты, отчитывалась о каждом подопечном, рассказывая на своей странице о течении болезни и характерах детей. Карима пролистала каждый пост и даже отправила деньги мальчику по имени Василий. Знал ли Равиль местожительство Натки? Карима не в курсе… какая разница. Иванушкина не исчезнет с лица земли, Карима боялась желать зла человеку. Даже Иванушкиной Наташе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  Карима лично видела её последний раз в день аварии, та сидела у крыльца больницы на скамейке и ревела, не стесняясь родственников любовника.

  – Нам теперь нечего делить, – прокричала Натка, когда увидела Кариму с Иреком на руках.

  – Я и не делила, – всё, что нашлась ответить Карима. Она не делила, это у неё вырвали Равиля, отодрали кусок мяса с кожей на живую, оставив истекать кровью.

  – Ты его не знала, – припечатала Иванушкина.

  – Это ты не знала, – устало ответила Карима, встала и пошла в сторону больничного коридора, в полной уверенности, что Равиля больше нет.

  Нет! И это её вина! Её!

  Краем глаза она видела, как вышел Дамир, подхватил Натку под локоть и отволок за изгородь сквера городской больницы. Карима шла в сторону реанимации, прижимая к себе Ирека, и думала о том, какой памятник она поставит на могилу, что скажет сыновьям… Как посмотрит им в глаза.

  Ведь это её вина. Её!

  Потом её откачивали в процедурном кабинете, водя под носом ваткой с нашатырём, кололи успокоительные. Карима дежурила сутки напролёт рядом с палатой реанимации, не отходя ни на час, спала там же, на неудобных металлических стульях. Сначала ей приносили Ирека, а потом перевели его на искусственное питание. Её малыша кормили из банок… грёбаных банок, вызвавших у него аллергию.

  И это тоже её вина. Её!

  Карима помнила, как её пустили к Равилю, он был в сознании, что удивило. Не похожий на себя, совсем чужой, пугающий, но живой. Он прошептал ей, по губам поняла: «Живи».

  Она постаралась, изо всех сил постаралась жить, стать сильной и независимой, изучила основы менеджмента, маркетинга, бухгалтерии и автополива. Она хотела, чтобы мальчики гордились ею. Она умирала каждый день своей жизни.

  – Так помочь? – напомнил Равиль о вопросе.

  – Нет, – не надо ей помогать… Она справится. Сильная, современная. Справится.

  – Я пойду.

  – Подожди, – вспомнила она вопрос, крутившийся целый день в голове, лишивший относительного покоя с самого утра. – Ты продал мастерские?

  Равиль продал свою часть в компании Дамира, теперь мастерские по ремонту квадроциклов. Он обрубал концы с этим городом. С ней, с Каримой.

  – Да, – подтвердил он. – В следующем месяце еду в Турцию.

  – Турцию?

  – Это не скажется на общении с мальчиками, – тут же заверил он, будто это то, что она спрашивала. – Я вернусь довольно скоро, а потом… будет видно.