Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография - Роб Уилкинс

по дороге на вокзал Нил сказал, что Терри попросил его написать сценарий «Благих знамений». Их не экранизировали при жизни Терри – но, может, экранизируют после. «А никто не любит нашу старушку так, как ты», – сказал Терри.

Пятница, 5 декабря 2014 года – его последний день в кабинете. «Пастушья корона» закончена. Стала бы она лучше, поработай мы еще месяц? Скорее всего, да. Но, как всегда, говорил Терри: «За месяц я могу сделать книгу на три процента лучше. Но через месяц я тоже скажу, что за месяц смогу сделать книгу на три процента лучше»9.

Он не успел вставить последний твист, который придумал во время работы над книгой. Терри предположил, что покойная матушка Ветровоск на самом деле могла временно перенести свое сознание в кошку Эй, чтобы в конце вернуться в стиле Йоды, Энакина Скайуокера и Бена Кеноби в «Возвращении Джедая». И тогда Смерть забрал бы ее только в эпилоге, а матушка объявила бы: «Теперь я ухожу на своих условиях». Но времени не оставалось. Хочешь – не хочешь, а где-то заканчивать надо, такова жизнь.

Вскоре после пяти часов вечера мы закрыли файл. Терри сделал два звонка – Роду Брауну и Марку Бумле, своему бухгалтеру. Потом я отвел его на кухню, где Лин уже давно разложила на полу подушки на случай, если он упадет. С кухни он позвонил Рианне. «Надеюсь, я был хорош, – сказал он. – Мог бы быть лучше…» Он плакал.

После этого я посидел с ним, мы поговорили о том, какая книга станет следующей. Может, «Дери налоги!»? Возможно. Но вариантов еще так много…

На выходных он упал. Лин уложила его в постель на первом этаже в гостиной и закутала. Но больше он не поднимался. В понедельник Лин позвонила доктору Ноддер, нашей подруге и деревенскому врачу. Доктор Ноддер приехала и осмотрела Терри. Она сказала, что у него пневмония, и вызвала «Скорую». Вышла от него в слезах. Мы выпили на кухне, я рассказывал ей о «Пастушьей короне», о том, что книга выйдет осенью и Терри есть чего ждать. Она ответила: «Роб, осенью Терри уже не будет». Я так привык это отрицать, делать вид, что до конца еще далеко. Но конец уже наступал.

Его забрали в больницу. Я навещал его в первые три дня, и каждый раз он был без сознания. На четвертый, когда я пришел, койка стояла пустой. Внутри меня все оборвалось. Я метался по палатам, хлопал дверьми, пытаясь узнать, что случилось. Наконец меня направили в отделение для больных с деменцией. «Не волнуйтесь, – сказали мне. – Его перевели туда». Когда я ворвался, он сидел на койке с пластиковой кружкой чая в руках.

– Привет, Роб, – сказал он. – Это ты?

Потом наклонился ко мне и начал заговорщицки рассказывать, что надо перевести уток выше по склону. Потом осекся и рассмеялся.

– Какая-то чушь, да?

– Да, Терри, – ответил я, – но это наша чушь.

Это был наш последний нормальный разговор10.

Он пролежал в больнице все Рождество. А потом, в конце января 2015‐го, вернулся домой, и Лин наняла нескольких сиделок.

Это были последние недели. Иногда он вскакивал с постели посреди ночи, включая сигнализацию в коврике на полу комнаты. Рианна, вернувшаяся в особняк, чтобы побыть с отцом, однажды поднималась к нему. «Он стоял посреди комнаты, как заблудившийся гном, – говорит она. – Он ничего не понимал. Сказал: “О, Грамп, ты нашла меня!” Часто в таких случаях он ждал поезд. “Нам надо покупать билеты?” – спрашивал он. “Кажется, да, пап”. И тогда он говорил: “Они что, не знают, что мы Пратчетты?”»

Новые последние визиты. Приезжала Мэдди Прайор из Steeleye Span, чтобы спеть ему. Она исполнила Thomas The Rhymer11. Приезжала Филиппа Дикинсон с обложкой «Пастушьей короны».

«Тогда он уже был в постели на первом этаже, – говорит Филиппа. – Он не разговаривал. Сиделки смачивали ему губы губками. Я показала обложку и рассказала о ней. Так хотелось, чтобы ему понравилось, а я даже не знала, увидел ли он ее. Но мне показалось, ему понравилось».

Приезжал Дэйв Басби.

«Лин сказала: “Лучше приезжай”. Мы уже целый год разговаривали только по телефону. Он так старался скрыть от меня свое состояние. Во время разговоров он часто надолго замолкал, но всегда казался рациональным и веселым. Редко упоминал о своей болезни, весь в мыслях о будущих проектах. Всегда говорил, что продолжает писать. Я клал трубку, и Джилл, моя жена, спрашивала: “Как он?” А я отвечал: “Нормально – ну, знаешь, не так уж плохо, учитывая обстоятельства”. Я и не знал, как у него ухудшилось физическое здоровье. Я был в шоке. Он лежал в постели, за ним присматривали две сиделки. Но его самого уже не было. Терри не осталось. Он уже ушел».

В понедельник 9 марта Терри впал в кому, и врач сказал Лин и Рианне готовиться к концу.

«Мама попросила сиделок: “Можете поднять кровать, чтобы я его обняла?” – рассказывает Рианна. – Это было самое тяжелое: видеть маму и понимать, что она теряет».

Поздно вечером в среду сиделки сообщили, что у него замедляется дыхание. С ним остались Лин и Рианна. Рианна принесла кошку Понго – та свернулась в ногах Терри и заснула.

«Я держала его за руку, – говорит Рианна, – и в 3:30 в четверг он ушел. С ним были мама, Понго и я. Наверное, он ждал, когда мы все соберемся».

Она почти сразу позвонила мне, и мы с Сандрой приехали. Мы сидели с Лин и Рианной, пока не рассвело, а потом весь день. Мы говорили, плакали и утешали друг друга. Пили чай, ели лимонный кекс. Тело Терри оставалось в доме до вечера, чтобы мы в любой момент могли его навестить.

«В тот день я ходила к нему, наверное, раз двадцать, – говорит Рианна. – И мне не было странно или страшно. Мало что изменилось в сравнении с тем, каким он был в последние дни. Это даже почему-то утешало».

Я тоже зашел к нему и закрыл дверь, чтобы побыть с ним наедине. И сказал, что теперь ему придется меня выслушать, теперь он не перебьет, пока я его благодарю и рассказываю обо всех своих чувствах, – ему придется просто лежать и слушать. И я рассказывал, что это было поразительное время, невероятное путешествие, и что он изменил и обогатил мою жизнь, и что для меня честь называть его другом, и что он феноменальный писатель – даже гений, а этим словом, как он меня учил, не разбрасываются; и что его никогда не забудут, и что это особая привилегия, даже мечта – сидеть в кабинете, слушать истории великого Терри Пратчетта и называть это