Сто голосов - Скотт Макконнелл

Айн всегда объясняла свои мнения. В том случае, если собеседник был полностью озадачен, или не понимал чего-то, или в его глазах мелькала искра недоумения, она обосновывала свое мнение точным и исчерпывающим образом. Два ее главных критерия в отношении людей, о чем она пишет в своем эссе «Что делать?» — это искренность и серьезное отношение к идеям, разуму. По этим качествам она судила людей, по ним же она судила и меня.

Ну а второе главное воспоминание?

Оно касается ее нежной, мягкой, ласковой и женственной стороны. Я вижу ее в таком особенном черном платье. К выходу она одевалась с особым шиком. Это было простое черное платье, и она надевала на шею то, что я звала канделябром: ожерелье из небольших хрустальных шариков, спускавшееся до талии. Ей была присуща особая, очень женственная мягкость, о которой Айн знала — знала, как выглядит и ходит. У нее были потрясающие ноги.

Женственная сторона становилась очевидной, когда она одевалась к выходу из дома. Особенно мне запомнились встречи Нового года. Обычно это была многолюдная вечеринка. У нее был обычай в полночь, вне зависимости от того, где они находились, вместе с Фрэнком оставлять общую гостиную и уединяться в спальне.

И чем же они там занимались?

Наверно, целовались и обнимались. Это было их секретом.

В натуре ее существовала также добрая, тихая и мягкая, ласковая сторона. Они оба были из тех людей, что провожают тебя до лифта в любое время и ждут, пока приедет кабинка, и только потом уходят к себе.

И чем вы это объясняете?

Старым светом, временем, когда хорошим манерам учили. Такое обращение выказывает уважение к людям. Ей были присущи какая-то элегантность и изящество. Именно Старым светом, потому что Америке такое больше не свойственно. В частности, Фрэнк очень церемонно обращался с женщинами. Он открывал перед тобой дверь, а когда шли к столу, отодвигал для тебя стул.

Опишите в общих чертах обстановку вашего знакомства с Айн Рэнд.

Я познакомилась с ней в 1968 году, после того как начала встречаться с Леонардом. В качестве слушательницы лекций по объективизму я видела ее на лекциях курса «Основные принципы объективизма», который проходила в 1966 году. Она приходила, чтобы отвечать на вопросы после лекций. Тогда я только видела ее, но не знакомилась с ней.

Как долго вы знали мисс Рэнд?

Я поддерживала знакомство с ней до самой ее кончины в 1982 году. В 1981 году я уехала из Нью-Йорка и жила в Атланте и Вашингтоне, однако поддерживала связь с ней по телефону. С Леонардом я рассталась в 1978 году.

И какое впечатление произвела на вас мисс Рэнд при первой встрече?

Словно бы вышедшей из одного из собственных романов. Это была та серьезная Айн, которую я описала.

В 1968 году Леонард взял меня с собой в ее квартиру. Я запомнила ее любезной, приятной и хорошо воспитанной женщиной, леди в самом лучшем смысле этого слова. Она предложила мне посмотреть ее коллекцию львов. В то время с ней жили три настоящих живых кошки, а я любила кошек, однако у нее еще была и коллекция фигурок кошек, выполненных из полудрагоценных камней и слоновой кости, выставленная в витрине из оргстекла. В той же витрине находились полудрагоценные камни, которые она собирала всю свою жизнь — от самых крохотных до крупных. Полка эта отражала ее характер, поскольку в ней были собраны значимые для нее вещи.

Как она вела себя, показывая вам все это?

Я думаю, что она просто знакомила меня со своим кабинетом. И она была в восторге оттого, что он мне понравился. Ее всегда восхищало, если люди любили то же самое, что и она. Ее всегда радовало, когда кто-то искренне обнаруживал те же положительные чувства, что и она сама.

Значит, вы встречались и с мистером O’Коннором?

Да, это был человек элегантный и благородный, учтивый и любезный джентльмен… оба они действительно существовали — жили, как умеют немногие. Внимание большинства людей лишь наполовину сфокусировано на собственных делах, оно обращено куда-то внутрь себя, a то и вообще неизвестно куда, однако Айн и Фрэнк присутствовали в этом мире как никто другой. Они были людьми цельными, столь же основательными и надежными как мир.

Нельзя ли поподробнее об этом?

Помните ту часть Атланта, где Черрил говорит, что пора сдаваться, и все вокруг делается туманным и нереальным, потому что все идет не так, как надо — Айн как личность была абсолютной противоположностью этой Черрил, ей нужно было повидать Айн, женщину реальную и неизменную. Айн была абсолютно реалистичной. Она во всем походила на собственное творчество: черные и белые тона, ясные и откровенные. О чем бы Айн ни говорила, выражалась она всегда четко и ясно.

Она всегда оставалась одинаковой и предсказуемой — славная и редко встречающаяся привычка. Она была постоянна. Она никогда и никого не стремилась ошеломить идеей, выходящей за рамки контекста или просто безумной. Ее слова и дела всегда имели смысл.

Одной из наиболее важных ее черт как личности было то, что она всегда была одинаковой, где бы ни находилась — в ресторане «21»[275] или на уличной ярмарке-распродаже, — в чьем бы обществе ни находилась, и о чем бы ни шла речь. Среди всех встреченных мною в жизни людей мне некого уподобить ей. В ней не было ничего странного, шизофренического, невротического, ничего, что могло бы сделать ее в один день одной, а завтра другой. Она всегда была одинаковой, на модном мероприятии, званом обеде, в халате у себя дома, в обществе знаменитостей.

Что еще?

Ее глаза. В них для меня вся Айн, такими они были умными, пронзительными и внимательными… они видели все. Они могли сверкать, радоваться, быть приветливыми, как дешевая легкая музыка[276].

Что еще вы делали во время этой первой встречи?

Просто говорили. Все годы нашего знакомства мы говорили или обедали и говорили.

На какие темы?

Философские. Леонард и Айн в равной степени интересовались философией. Он проявлял такую интеллектуальную активность, что разговоры чаще всего сводились к интеллектуальной дискуссии, однако происходили они на разных уровнях. Абстрактные философские темы сменялись более интересными для меня вопросами, например: почему левые командуют новостными службами. Случались и политические дискуссии, однако надолго они не затягивались; они неизбежно переходили к вопросам более абстрактным.