Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

class="p1">– Напейся, сержант. Напейся допьяна.

Раскан едва заметно улыбнулся:

– Мне вспомнилась одна старая поговорка… Уж не знаю, откуда она взялась. Догадываетесь какая?

– Да, – коротко кивнул Ринт. – «Утопи ведьму», сержант, с моего благословения.

– И с моего тоже, – добавила Ферен.

Раскан потянулся было к фляжке, но вдруг заколебался и посмотрел на сына Драконуса:

– Повелитель Аратан?

– И я тоже присоединяюсь к остальным, – сказал юноша.

Ферен снова опустилась на корточки и закрыла глаза.

«Вот как: повелитель Аратан. Значит, свершилось. Драконус посмотрел в глаза сына и узнал в них свои собственные».

– Ясное дело, узнал, – пробормотала она. – Только сперва им обоим потребовалось как следует помучиться.

– Ты не ожидал меня встретить, – сказала Олар Этил. И, не дождавшись от собеседника ответа, посмотрела на него и вздохнула. – Драконус, мне больно видеть тебя таким.

– То, что я принесу в Харканас…

– Ничего не исцелит! – бросила она. – Ты всегда был склонен к преувеличениям и излишним сложностям. Ты превращаешь любые жесты в символы и ожидаешь, что другие поймут их, а когда оказывается, что это не так, теряешься. И тогда все валится у тебя из рук, Драконус. Эта самодовольная дура с глазами лани лишила тебя мужества.

– Напрасно ты так говоришь о женщине, которую я люблю, Олар Этил. Не думай, что я отступлю хоть на шаг.

– Я сомневаюсь не в тебе, Драконус. Ты дал ей Тьму. Ты дал ей нечто столь ценное, что она теперь и сама не знает, что с этим делать.

– В ее нерешительности есть определенная мудрость, – ответил Драконус.

Олар Этил пристально взглянула на него. Казалось, будто ночь изголодалась по вере, будто он забрал ее всю и теперь, преисполнившись незаслуженной преданности, утаивал от других.

– Драконус, она стала правительницей и намерена возвыситься до божества. Воссев на трон, она столкнулась лицом к лицу с насущными потребностями – и, боюсь, они имеют мало отношения к тебе или к твоим желаниям. Править – значит преклонить колени перед целесообразностью. Тебе следует опасаться ее мудрости.

Если слова женщины и задели Драконуса, то у него хватило силы воли не дрогнуть, хотя в глазах повелителя промелькнула боль, хорошо знакомая Олар Этил еще с давних времен.

– Среди песьегонов ведь есть яггуты.

Он изумленно посмотрел на нее:

– Что?

– Ну да, из числа тех, кто отвергли Повелителя Ненависти. Они развлекаются, пытаясь переиначить то, что им не принадлежит. Сжимают кулаки и называют их богами. Духи воды, воздуха и земли бегут от них прочь. Огни снится война. Месть.

– Неужели все должно рухнуть, Олар Этил? Все то, что мы тут создали?

Она пренебрежительно махнула рукой:

– Я отвечу огнем. В конце концов, они же мои дети.

– Тогда ты ничем не будешь отличаться от тех яггутов… Или ты теперь объявишь, будто и Огнь тоже твое дитя?

Нахмурившись, Олар Этил положила руки на свой растянутый живот:

– Ее они не кормят.

Несколько мгновений оба молчали.

– Ферен этого не заслужила, – наконец произнес он.

– Я назвала себя жестокой богиней, и это не шутка, Драконус. Какое мне дело до того, кто и чего заслуживает? К тому же ее уже неплохо использовали. У тебя будет внучка, с которой можно забавляться, и, скажем прямо, я вовсе не имею в виду, что ты будешь качать малышку на колене. Кстати, о детях. Как они поживают, наше несчастное отродье?

– Будь у них четвертая сестра, ее звали бы Гадина, – ответил Драконус. – Но увы, четвертая им ни к чему.

– Три воспоминания о боли. Это все, что у меня осталось. Ты собираешься навестить мать парня?

– Нет.

– Мы с тобой, Драконус, жестоки в любви. Могу поспорить, Матери-Тьме еще предстоит об этом узнать.

– Сегодня ночью между нами не будет любви, Олар Этил.

В ответ на его слова она лишь хрипло рассмеялась:

– Какое облегчение, Драконус. Хватит с меня и трех болезненных ран.

– Старец говорил… про следующее селение.

– А что потом?

Он вздохнул:

– Отправлю остальных назад, а сам поеду дальше, к Башне Ненависти.

– А твой сын?

– Он поедет со мной. Насколько я знаю, наставник оставил ему дары для Повелителя Ненависти.

– Предвижу, что вас вряд ли ждет радушный прием. Мальчик вернется с тобой в Харканас?

– Нет, не сможет, ибо средства, которые ускорят мое путешествие, предназначены только для меня и Калараса, а более ни для кого другого.

– То есть твой сын ничего не знает?

– Совсем ничего.

– Драконус, неужели все твое потомство должно расти неприрученными дикарями? Наши дочери тебя погубят: ты держишь их слишком близко от себя, вынуждая задыхаться от отцовского пренебрежения. Неудивительно, что они такие злобные.

– Возможно, – признал он. – Мне нечего сказать своим детям. Все мои черты, которые я в них вижу, вызывают у меня лишь тревогу, и меня удивляет, почему родители столь свободно передают потомству собственные изъяны, но никогда – достоинства.

Олар Этил пожала плечами:

– Мы все скупимся на то, что, по нашему мнению, заслужили, Драконус.

Он положил руку ей на плечо, и от его прикосновения женщину пробрала дрожь.

– Ты достойно несешь свое бремя, Олар Этил.

– Если ты про мой жир, то назову тебя лжецом.

– Я имел в виду совсем другое.

Помедлив, она покачала головой:

– Вряд ли ты прав. Мы нисколько не поумнели, Драконус. Мы попадаем в те же самые ловушки, раз за разом. Как бы меня ни кормили песьегоны, я их не понимаю; и как бы я ни кормила Огнь своей собственной грудью, я все же ее недооценила. Боюсь, что это роковое пренебрежение однажды меня погубит.

– Разве ты не можешь увидеть собственную смерть?

– Я предпочитаю не знать. Лучше, если она придет в одно мгновение, неожиданно и без страха. Какой смысл жить, опасаясь смерти? Молюсь, чтобы в последний день жизни бег мой был стремителен, как у зайца, а сердце пылало огнем.

– Я тоже буду об этом молиться, Олар Этил. Ради тебя.

– А что насчет твоей смерти, Драконус? Ты всегда планировал все наперед, и не важно, сколько раз твои планы не удавались.

– Меня ждет много смертей, – ответил он.

– Ты видел их?

– Нет, мне это не нужно.

Она взглянула на воду источника, в которой отражалась чернота ночи. Статуя телакая, которую изваял Каладан Бруд, все так же поднимала к небу страдальческое лицо. Ее удачно назвали «Обреченность», и скульптор увековечил это ощущение в камне, отказавшись от всякой изысканности. Олар Этил боялась Каладана Бруда из-за его честности и презирала за талант.

– Я вижу в его лице мать, – помолчав, сказала она. – В глазах.

– Да.

– Наверняка тебе будет тяжело так поступать.

– Да.

Она сунула руку