Дружелюбные - Филип Хеншер

– Не думаю, что смогу, – ответил Лео.

Мистер Гош не обратил на его слова внимания.

– Все, как вы обычно показываете всяким шишкам, но без помпезности. Больше никого предупреждать не нужно: раз наших пациентов устраивает, то благородный взор леди Шарифуллы точно не будет оскорблен. Хотя я к ней несправедлив. Она вполне славная, кажется. Работала в ООН, в организации по защите права женщин на образование, в Азии.

– Она из Шеффилда, как и я.

– Вот и ладно.

Выходило, что Лео согласился сопровождать леди Шарифуллу. Интересно, как ее теперь звать? «Леди Шарифулла» напоминает о девчачьем кукольном чаепитии, а «баронесса Шарифулла» наводит на мысли о законодательном собрании. Ни он, ни мистер Гош не нашли ответа. А теперь заведующий снова уткнулся в экран компьютера.

– Подробности завтра.

2

Дом Лео купил в 1995-м. За это время рынок жилья основательно просел; продавая первую квартиру, он чудом избежал отрицательной разницы между выплаченным кредитом и ее стоимостью. (Странно говорить об этом, когда продал квартиру за сумму на пять тысяч больше, чем купил.) Тот дом, между Клэпхемом и выходящей на реку частью Бэттерси, обошелся ему в девяносто тысяч фунтов (в три раза больше, чем он успел заработать в хосписе, плюс еще немного). Теперь, двадцать лет спустя, он зарабатывал на одну пятую больше, чем прежде, да и дом вздорожал до миллиона фунтов. Лео представлял, как заявил бы в восьмидесятые, что хочет быть миллионером и что сам подумал об этом. Никто из его коллег из хосписа – даже мистер Гош – не мог позволить себе дом в пешей доступности от работы. Хотелось бы, чтобы осторожное уважение, с которым к нему относились, объяснялось выслугой, качеством работы и надежностью. Но Лео опасался, что его уважают всего-навсего за то, что в девяностые он смог купить себе дом рядом с парком.

Он представлял себе диалог с воображаемым другом.

– Вот тебе и клятва жить в бедности, почтении и забвении, – скажет он, а друг улыбнется и грустно покачает головой. – Если я продам дом на Кандагар-роуд, то смогу купить папину усадьбу в Шеффилде, да еще останется на автофургон приличной фирмы.

И воображаемый друг вновь улыбнется и печально кивнет Лео, миллионеру Одиннадцатого округа Юго-Запада Лондона. Все просто.

Войдя в дом, он нашел Рубилинн на кухне за уборкой. Судя по звукам из гостиной, она забрала Сэнди из садика и усадила смотреть телевизор – на диван, обернутый защитной целлофановой пленкой. Позвякивание и спокойный голос из гостиной намекали, что мальчик включил одну из своих любимых передач. Лео они тоже нравились: когда сын позволял взять себя на колени, чтобы посмотреть телевизор вместе, отец успокаивался. Рубилинн даже глаз не поднимала: была занята надраиванием раковины средством с хлоркой.

– Ты отлично убрала вчера, – сказал Лео в качестве приветствия. – Вовсе не обязательно делать это каждый день.

– Уборку лучше каждый, – возразила Рубилинн. – На работе мы все моем дважды в день. Да и Сэнди любит, когда чисто.

– Дом и так сияет чистотой, – улыбнулся Лео. Да и Сэнди все равно, подумалось ему.

– Спасибо, – отозвалась Рубилинн, но в ее тоне не было ни радости, ни благодарности: она даже не обернулась. Лео знал почему.

– Ты вечером уходишь? – спросил он.

– Твой друг – он сегодня придет? Вечером в четверг. На прошлой неделе его не было, а значит, на этой будет? Тогда я намерена побыть с сестрой. В Воксхолле.

– Она разве тебе сестра, Рубилинн?

– Сестра, она так добра ко мне, – ответила она.

– Ну, здесь «сестра» означает другое. – Лео корил себя за мелочные придирки к жене, но не мог удержаться.

– Она – моя сестра, – повторила Рубилинн. Южный Лондон полнился сестрами, братьями, дядьями и тетками, на худой конец кузенами и кузинами; до Лео лишь через несколько лет дошло, что это означает всего лишь теплые отношения с человеком, прибывшим из тех же мест, что и ты. – Так твой друг придет?

– Вот не знаю, – сказал Лео. – После работы, наверное.

Теперь настал его черед сочинять: будто у Тома Дика есть работа, которой он занят весь день. Должно быть, это и есть британский аналог «брата».

– Скоро пойду, – сказала Рубилинн. – Сэнди идет со мной, а когда я иду на работу, оставляю его с сестрой, и он там спит. Завтра утром на пути домой забираю его и отвожу в сад.

– А я завтра с шести. И все выходные. Может, в понедельник посидим по-семейному? Я куплю чего-нибудь вкусненького.

Вот теперь Рубилинн обернулась, стягивая резиновые перчатки, и посмотрела на него взглядом, полным заботы и благодарности, – она всегда так смотрела.

– По-семейному, – повторила она, и на лице ее из ниоткуда появилась милая, хоть и кривоватая, улыбка.

Она сердилась не на него, а на чувство долга, требовавшее унизительных визитов Тома Дика каждый месяц, дважды по четвергам. Чувство унижения и долга, которые появились прежде Рубилинн и отчего-то оставались важнее, чем она. Тем не менее она попросила больше никого не приглашать. Им и втроем было хорошо в их маленьком доме. Вообще-то у Лео была сестра по крови – и она жила всего в пятнадцати минутах ходьбы отсюда и пяти минутах ходьбы от хосписа, в большом особняке близ парка. Он встретил ее на улице, и она, не веря своим глазам, уставилась на него, точно перед нею был призрак. Он, с женой и сыном, прошел мимо. Рубилинн же, казалось, нуждалась в братьях, сестрах, тетушках и дядьях. Но что-то мешало ей сказать: «Терпеть не могу твоего друга Тома Дика. Не верю, что он тебе нравится. Ты совсем не такой. Давай больше не приглашать его». Должно быть, она считала, что сделать это – значит поставить Лео перед выбором. Он чувствовал, что она не считает себя чем-то постоянным в его жизни, несмотря на Сэнди и на прочее.

«По-семейному». Лео решил, что в понедельник после работы заскочит на Джеррард-стрит и купит остро пахнущий «тухлый тофу». Она так обрадуется, что захлопает в ладоши: ведь жена по-настоящему любит это блюдо, хотя Сэнди смотрит на него полными ужаса глазами, да и сам Лео едва может запихнуть в себя крошечную порцию. Благодаря тофу, Рубилинн и приоткрыла свою историю. Собственно, мужу о ней до сих пор было мало что известно. Когда маленькая кругленькая санитарка только пришла к ним работать, он едва замечал ее. Долго он не мог правильно произнести ее имя, и даже спросил предпредшественницу мистера Гоша, миссис Рой, оттуда ли она прибыла, откуда он думает. Молчаливая, улыбчивая, опрятная и расторопная; если бы Лео спросили, он бы решил, что она с Филиппин, но особо не раздумывал над ответом. Он с изумлением вспомнил: бывали времена, когда он не мог с первого взгляда отличить японца от китайца, уроженца Бирмы – от тайца, а малайца – от филиппинца. Она с улыбкой выслушивала версии, но ничего не говорила сама. Лишь однажды, когда на кухне кто-то делал себе горячий бутерброд с сыром, она скроила гримаску.

– Не любите сыр? – удивился Лео; в середине утра он ходил туда пить чай. – Слишком вонючий?