Дружелюбные - Филип Хеншер

– Баронесса Шарифулла, – сказала регистратор. – Да, конечно. Мы вас ждали. Лео только что здесь был: он станет вашим проводником. А вот и он.

Лео оказался очень невысоким мужчиной с седыми волосами и квадратным лицом и голубыми глазами; он нервно озирался вокруг. Они обменялись рукопожатиями.

– Сюда, пожалуйста, – сказал он, провожая ее в глубь дома, в современную пристройку со стеклянной крышей.

По пути Лео не проронил ни слова, даже не поинтересовался, хорошо ли она доехала. (А может, знал, что ехать пришлось всего лишь из Вестминстера.)

В комнате для собраний Аиша пожала руку Сэнджею Гошу: прежде они уже встречались – честный человек, хотя и любитель общих слов. Тут же присутствовала леди Холлоуэй, пэр из партии тори: Аишу она приветствовала точно старую знакомую: оказалось, что Шейла Холлоуэй, как звал ее мистер Гош, – председатель благотворительной организации «Друзья». И живет на соседней улице, пояснила та. Человек по имени Лео за пару минут рассказал об истории и о работе хосписа, коснулся вопросов финансирования, поглядывая в папку, – однако Аиша поняла, что на самом деле мог бы обойтись и без этого. Ей доводилось видеть застенчивых сотрудников, которые все-все знают. Слово взял Гош, который, по своему обыкновению, суммировал то, что требовало расширения и обновления. Услуги пользуются таким спросом, пояснил он, что крайне редко кто-либо поступает раньше, чем за пару-тройку дней до смерти. Пара фраз от Шейлы Холлоуэй о поиске средств и о торжественных мероприятиях; теплые объятия женщины, с которой, насколько помнилось Аише, она ни разу толком не разговаривала, – и ее снова передали Лео.

– Вы меня не помните, – сказал он, оставшись с ней наедине.

– Я вас узнала. Была уверена, что это вы. Сколько прошло…

– Двадцать пять лет, – ответил Лео. – Или больше. Ты тогда только закончила Кембридж, да?

– Не понимаю… – начала Аиша.

– Они живут все там же? – перебил Лео. – Ваши папа с мамой? У них все в порядке?

– Вполне, – сказала она. – Да, они по-прежнему живут по соседству с вашим папой. Ему ведь через пару месяцев будет сто лет! Мы все пойдем его поздравить – ни за что не пропущу его день рождения!

– Не думал… Не думал, что увижу вас еще раз.

– Зачем вы об этом говорите?

– Мне казалось, так лучше, – ответил Лео. – Нам просто не повезло, что мы столкнулись снова.

– Понятно… – проронила леди Шарифулла. Но тут же вовлеклась в разговор, и глаза ее недобро заблестели. – Но зачем об этом упоминать?

– Потому что… – По лицу Лео скользнул некий намек на превосходство. – Неловкая ситуация, стоит ли о ней говорить, в самом деле.

– Да, согласна, неловко вышло. Вы объяснили, как я должна себя вести, и вынудили сожалеть об этом письме. Я совершила ошибку.

– Ладно, теперь-то какой смысл вспоминать? Мы очень рады были вас увидеть и узнать, что вы все еще интересуетесь нашей работой. Давайте замнем остальное.

– Я рассчитывала на вежливое обращение, – произнесла Аиша. – А когда вы говорите со мной так… Как считаете, людям комфортно, когда с ними так разговаривают? Прежде чем сказать такое кому-либо, подумайте дважды.

– Я не хотел грубить. Просто… сказал, как есть. Очень рад вас видеть. Правда.

– Вот только хотели бы, чтобы мы не встречались.

– Не принимайте близко к сердцу. Это не относится к вам лично.

– И к таким, как я, хотите сказать?

Спинстер недоуменно уставился на нее. Аиша поняла, что до него не доходит смысл ее слов. Он покраснел. Неважно, хотел ли Лео отречься от своих слов, – объясниться не выходило.

– Я уже слышала такое раньше – «не принимайте близко к сердцу», – сказала Аиша. – Дело не в вас. А во мне… Кстати, я ничего такого неправильного или странного не сделала. Нет, я не сомневаюсь в ваших словах. Знаете, каково это – быть иммигрантом? Вам это слово знакомо. Не надо кривиться. Я – иммигрантка. Приехала в страну, когда мне было восемь лет. Я понимала достаточно. Знаете, что такое быть иммигрантом? Это когда тебе подносят нож к горлу и говорят: если будешь нас слушаться, мы его уберем и снова позволим тебе с нами дружить. Может, вы ничего и не сказали. Просто у вашего горла – нож, и его медленно убирают. Вот как это выглядит. Не говорите мне, что рады меня видеть после того, что сделали. Это и был ваш нож у моего горла. То письмо. Неужели вы ожидаете, что я стану улыбаться вам после того, как вы сказали, что предпочли бы со мной не встречаться?

– Я не хотел, чтобы вы испытывали подобное, – сказал Лео. – Я не такой.

– Не думаю, что вы вправе решать, какой вы человек, – сказала Аиша. – Это право тех, кого вы заставили страдать.

– Вообще-то я не поеду на день рождения отца. Так будет лучше.

– Ну, дело ваше. – Аиша потуже затянула шелковый шарф.

– Моя жизнь теперь здесь. Туда я даже не езжу.

– Когда вы были там в последний раз? – Аиша выдохнула и ощутила, как в ее голос возвращаются нотки добродушного интереса. К чему сердиться? Лео промелькнул в ее жизни двадцать пять лет назад, а через пять минут Аиши тут не будет.

– Вот ровно тогда, когда с вами виделся, – ответил Лео. – Двадцать пять лет назад. И нет, я не преувеличиваю. Неважно.

Она обдумала сказанное.

– Выходит, старик еще тут, – проговорил Лео.

– Он поразительный, – сказала Аиша с упреком. – Серьезно не собираетесь на празднество? И не знали о нем? Ведь знали.

– Я и вправду оборвал все связи.

– Видимо, так и есть, раз не знаете, что через два месяца вашему отцу стукнет сто лет. Он ждет не дождется. Все организуют мои мама с папой. С огромной радостью. Все соберутся. Вы уверены, что не придете?

Лео улыбнулся и покачал головой.

– Что? – не поняла Аиша. – Что вы хотите сказать? Все придут! Даже черепаха ждет с нетерпением. Вы знали, что Гертруда еще вполне бодра?

– Надо же…

– Ваш папа подумывал, не завести ли ей личный блог. Он же освоил компьютер, представляете? Папа вечно зовет его «королем комментария». Его вечно банят на сайте газеты «Гардиан». Сотый день рождения – такое больше не повторится!

– Вы теперь живете в Лондоне, стало быть? – спросил Лео.

Она обернулась и посмотрела на него. До этого доброжелательного вопроса она вспоминала о нем как о человеке ростом едва выше ста шестидесяти пяти сантиметров, умудрившемся, тем не менее, говорить с ней свысока; весьма своеобразном и ужасно ограниченном. Она вспомнила, кто он, вспомнила то лето и время, проведенное вместе в ее машине, когда она моталась туда-сюда в больницу. Кто же тогда в нее попал? Раджа, после того как ему разрезали горло, чтобы спасти жизнь? Она забыла. Дружелюбные фразы вроде этой, полученные в письме четверть века назад, и стали ее первым столкновением с миром, полным несовершенств. Теперь она – пэр Англии, публичная персона, а какой-то санитар хосписа говорит с ней так, будто бы она только что допустила ужасный досадный промах. Он благодушно пропустил сказанное ею мимо ушей – ради нее же самой. Двадцать пять лет назад она написала ему письмо – ответом на которое стала такая же снисходительность. Аиша без труда припомнила пару фраз оттуда, сочиненных со всей девичей пылкостью. Снова задели ранку, и она стала саднить.