Дружелюбные - Филип Хеншер

– Один день – и все пошло не так. Я сидел в том месте, вокруг меня были люди, которых я не знал и никогда больше не встретил бы. Кое-кто из них был без одежды; но я не видел их до поры до времени – и вдруг увидел! И вдруг понял, что мне не следует быть с теми, кого я знал много лет, понимаешь? А потом я вспомнил тебя, вспомнил, сколько зла я на тебя вывалил, понимаешь, о чем я?

– Наверное, да.

– Именно так, ты понимаешь меня… И я осознал, что боюсь того, что со мной происходит, ну, той ерунды, а ведь я сам ее создал для себя и других. И сделал с тобой ту пакость. Ну, я ушел оттуда, пошел на вокзал, купил билет и сел в поезд. И точно знал, что я должен сделать. Сначала хотел ехать на машине, но потом понял, что обдолбан, усну прямо на шоссе и загнусь. Я сел в поезд. Пришел к твоему дому. Дому твоих родителей. Не знаю уж, что я хотел сказать. Но ты там был, и садился в такси, и уезжал, а я стоял и стоял. Опоздал. Видел, что опоздал. Так и стоял там, не зная, что делать. Тогда я дождался остальных и попросил их дать мне твой лондонский адрес. И я следил за тобой до дома! Так, кажется. А ты поначалу не хотел со мной говорить.

– Ну да, Том, не хотел, – ответил Лео.

– Я жил ужасно, просто ужасно. Взглянув тебе в лицо, я увидел человека со смертью в душе, человека, который спешил отгородиться. Помнишь? Ты стоял на пороге, ну, там… Не помню где. Я, кажется, тогда жил с мамой. В общем, там, где ты жил раньше. А потом я посмотрел на тебя – и ты меня увидел. И вроде как уступил, понял, что надо бы сделать, и вот – ты уже меня прощаешь. И ты сказал: «Заходи». Помнишь? Не перестану тебя за это благодарить. После этого мне стало хорошо. Правда хорошо. После всего, что я тебе сделал. В Оксфорде, ну и вообще.

– Да, Том, – сказал Лео. – Помню. Все хорошо. Не надо всякий раз извиняться. Теперь мы друзья. Чего бы тебе хотелось? Старый фильм? Боевик? Что-нибудь умное?

Лео молча потянулся за ворохом бумажных платочков из пачки. Сунул их Тому Дику, который отер слезы, вытер потное лицо и высморкался. Они включили «Поющих под дождем». За полчаса до конца фильма Том Дик извинился и отошел в уборную, где принял очередную дозу. Фильм показался ему слишком сложным, привел в замешательство и оставил абсолютно равнодушным почти во всех местах, где следовало смеяться, – это было почти осязаемо. Фильм закончился; Лео поднялся и пожелал гостю спокойной ночи; Том Дик, пошатываясь, добрел до двери и ушел.

Лео вернулся в гостиную. Перед тем как навести порядок, он заново пересмотрел любимую часть фильма. Собственно тот самый фрагмент, который любят все: Джин Келли танцует под дождем. Раньше Лео не мог на нем сконцентрироваться. Когда заиграла мелодия, Том Дик узнал и понял знаменитую мелодию; складка между его бровями разгладилась, и на лице заиграла милая мальчишеская улыбка узнавания. Она прямо-таки расцвела. Улыбка на лице Тома Дика, полная блаженной радости, из тех времен, когда ему еще не надо было притворяться перед всем миром. Тогда он смотрел на заинтересованную, добрую улыбку Тома; теперь же ничто не отвлекало его от фильма. Лео очень его любил. Есть ведь то, что любят все. И не надо искать чего-то сверхъестественного. Частенько нет ничего лучше праздничного понедельника где-нибудь на пляже в Борнмуте с женой и счастливым сыном. Сегодня был хороший день – День Доброты к Ближнему. То, чем живут мужчины. Он вспомнил, что надо устроить Рубилинн хороший день рождения – даром что до него еще три месяца.

Лео выбросил коробки с пиццей в мусорный ящик, достал из-под раковины новую пачку губок для посуды, распечатал, вытащил желтую. Спустившись в туалет на первом этаже и исследовав подоконник и полочку для книг, он обнаружил, что Том Дик насыпал и нюхал наркоту на смывном бачке. Налив на губку отбеливателя, он тщательно отмыл крышку бачка, потом промыл ее же с горячей водой, потом промокнул туалетной бумагой; и повторил операцию. Он постарался, чтобы в щель позади бачка не попало ни крошки, а после вымыл пол в туалете с той же тщательностью и той же губкой – а вдруг какие-то крупицы упали на пол. После чего пять минут подержал губку в горячей воде и похоронил в мусорном баке за домом. Лео давным-давно понял: не стоит пытаться отделять то, что совершается во имя любви, от того, что делается в искупление. Любовь – не только то, что ты делаешь с охотой. Во всяком случае, для него все началось иначе.

3

Вид офиса до сих пор забавлял Аишу. Он неизменно напоминал ей американское похоронное бюро: свежие цветы, ковер в бледно-бежевых тонах и атмосфера тактичной сдержанности. По представлению братцев, именно так должен выглядеть офис влиятельного законотворца. Бесспорно, славный и удобный, но от ощущения потайных комнат – передней, для самого парламентария, и чуть большей, смежной, для парочки стажеров, – становилось неуютно. Здесь Аише не удавалось думать. Омит и Раджа чрезвычайно любезно оплатили аренду на десять лет вперед. И в первую голову – потратили столько сил, чтобы найти этот офис. Проработав три недели, она спросила Веронику, можно ли ей перебраться в главный кабинет, как она выразилась. Интерны могут заседать в прежнем кабинете Вероники. А вот комната интернов…

– В ней можно устроить переговорную, – предложила Вероника. – Иногда вы ведете переговоры с важными людьми, и вам не нужно мое присутствие. Или – придумала! – ничего менять не надо. Просто откройте двери и придвиньте стол поближе. Тогда мы сможем болтать – или закроем двери и болтать не будем.

– О господи… – вздохнула Аиша.

Выхода не было. Теперь она носила очень важный титул. В «Месте женщины» были открытая планировка и отдельная комната для приватных или деликатных обсуждений. В Палате общин кабинет со стенами, обшитыми деревянными панелями, она делила с Шоном, коллегой по партии, Вероникой, своей помощницей и по совместительству – женой Шона, с периодически возникающими и исчезающими волонтерами и всеми, кому взбредало в голову заскочить, присесть на угол конторки и поорать на них (ответственные за дисциплину в партии особенно любили это дело). Весело было. И тут вмешались близнецы и предложили перевезти ее куда-нибудь, где она сможет заниматься настоящим делом. Аиша, не особенно раздумывая, согласилась.

Как оказалось, близнецы вообще ничего не продумали. Когда сестра сообщила, что ей придется задекларировать это в Реестре активов (Категория 6: спонсорская поддержка), они уставились на нее с ужасом и непониманием. Слишком поздно. Теперь Аиша была накрепко связана со своими братцами. С таким же успехом она могла стать председателем совета директоров их компании и отдать себя на растерзание таблоидам.

Сегодня у нее был «день визитов». Причем именно этот она запланировала еще в предыдущей жизни, когда старалась разузнать все обо всем и обо всех в своем округе. Теперь, когда округа не стало, она сосредоточилась на собственных проектах и идеях, но из хосписа сообщили, что все еще будут рады ее видеть, и Вероника решила: почему нет? Баронесса Шарифулла и помыслить не может о том, чтобы заявить, что проблемы хосписа ее больше не интересуют, – как сформулировала Вероника на следующее утро после парламентских выборов две тысячи пятнадцатого.

Подъехало такси. Аиша вышла. Хоспис расположился в здании девятнадцатого века: к оригинальному входу был приделан стеклянный куб. По счастью, никто ее не встречал, и она вошла.