Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

— По сути, никакого дела у меня нет, — произнес он добродушно. — Город меня утомил, и я решил, что прогулка по морю поспособствует укреплению тела и отдохновению ума. Двигайся к морю. Когда мне захочется сменить курс, я об этом скажу. — (Моряк собрался уйти.) — Погоди, — остановил его князь — внимание его привлекли две огромных серых скалы, возникшие на фоне голубой зыби, по которой, казалось, плыли Принцевы острова. — А это там что? Острова, понятное дело, но как они называются?

— Оксия и Плати; тот, что ближе к нам, — Оксия.

— Они обитаемы?

— И да и нет, — отвечал шкипер с улыбкой. — На Оксии раньше стоял монастырь, но теперь он заброшен. Возможно, в пещерах с другой стороны еще обитают отшельники, вот только, боюсь, у бедняг нет ни нумии, чтобы затеплить свечи на алтаре. Посетителей так трудно было убедить, что Бог имеет хоть какое-то отношение к этому унылому месту, что насельники решили его покинуть. Плати немногим жизнерадостнее. Три-четыре монаха следят там за бывшей тюрьмой, но они — выходцы из неведомых орденов и живут тем, что пасут нескольких полуголодных коз и разводят улиток на продажу.

— А бывал ли ты на каком из них в последнее время?

— Да, на Плати.

— Давно?

— Менее года тому назад.

— У меня разыгралось любопытство. Трудно вообразить, что совсем рядом со знаменитой столицей находятся два таких пустынных места. Развернись, подойдем к ним.

Шкипер рад был удовлетворить прихоть пассажира; он стоял с ним рядом, пока галера обходила Оксию по кругу, пересказывал легенды, указывал на устья пещер, носивших имена знаменитых отшельников. Он от начала до конца поведал историю Василия и Прусьяна, которые поссорились и устроили дуэль, оскорбив тем самым Церковь. Тогдашний император Константин VIII сослал первого на Оксию, второго — на Плати, где до конца жизни было им единственное утешение — смотреть друг на друга от входов двух своих пещер.

Плати, куда они подошли потом, почему-то заинтересовал князя больше, чем его собрат. Как бесчеловечно выглядела тюрьма на его северной оконечности! Волки и летучие мыши там еще могли жить, но люди — никогда! Князь в ужасе поежился, когда ему поведали про подземные узилища.

Когда они еще находились у восточного берега, пассажир заявил, что хочет подняться на вершину.

— Вон туда, — указал он на часть склона, где вроде как можно было пройти, — высадите меня у того плоского камня. Оттуда я поднимусь вверх.

Спустили шлюпку, и вот нога князя ступила на то самое место, откуда пятьдесят шесть лет назад он начал поднимать наверх сокровища Хирама, царя Тира.

Почти любой другой человек как минимум призадумался бы, прежде чем пуститься на подобную авантюру; мысль о загубленных человеческих жизнях заставила бы его обронить слезу; князь же слишком сосредоточился на мысли о сокровищах и мече Соломона.

Вверх он карабкался с нарочитой неловкостью, позабавившей шкипера, который наблюдал за ним с палубы; впрочем, ему удалось добраться до вершины утеса.

Плато наверху представляло собой все те же заросли худосочных трав и чахлой виноградной лозы; кое-где рос кустарник и высились оливковые деревья — их стволы и ветви были покрыты съедобными улитками. Этот урожай плодов, лакомых только жителям Запада, мог бы на рынке принести его сборщикам немалую прибыль. Рядом лежала в развалинах башня. Испытывая легкое волнение, князь подошел к камню, который, возможно, запомнился читателю: его некогда откатили от входа в тайник. Камень никто не трогал. Отметив это, князь спустился с утеса — на борту его уже ждали.

Индийский князь был человеком чрезвычайно осторожным. Если прибегнуть к языку коммерсантов, он собирался снять наличные в отделении своего банка, находящемся на острове Плати. Делать шкипера галеры своим деловым партнером он намерения не имел. А потому, обойдя остров по кругу, судно понеслось к Принкипо и Халки — богатство и утонченный вкус греков превратили их в райские острова мечты. Там галера простояла ночь и следующий день, а ее беззаботный пассажир, прибывший отдохнуть и подышать свежим воздухом, развлекался посещением монастырей и окрестных холмов.

На вторую ночь — стоял полный штиль — он сел в небольшую шлюпку и вышел в море, запасшись вином и водой, последняя была налита в бурдюк, специально купленный для этого путешествия. Пусть шкипер не беспокоится, если он припозднится, заметил князь перед уходом. Нило — отменный моряк, и силой и духом способный поспорить с любой волной.

Тихие воды вокруг Принкипо бороздили и другие прогулочные суда. Пение далеко разносилось по залитой звездным светом поверхности моря. Там, где их нельзя было уже ни увидеть, ни услышать, Нило приналег на весла и через час-другой после полуночи доставил хозяина к плоскому камню у восточного склона Плати. Путь к разрушенной башне был открыт.

Точно так же как и при первом визите, когда они хоронили сокровища, камень, скрывавший вход в тайник, откатили в сторону; после этого князь на четвереньках проник в узкий проход. Его снедала тревога. Если самоцветы обнаружили и похитили, придется совершить путешествие в Яффу и навестить иерусалимское отделение его банка. А второй меч Соломона сковать не под силу никому — такую утрату не восполнишь.

Камни были сырыми, проход темным, продвижение медленным. Князю приходилось ощупывать каждый дюйм пути, пользуясь руками так же, как гусеница своими усиками; он, впрочем, не роптал — именно практическая недосягаемость и заставила его использовать это потайное место. И вот он преодолел разрушенную ступеньку и, встав на колени, повел левой рукой по поверхности стены, пока пальцы не коснулись зазора между камнями. Именно это место он и искал; поняв это, он вздохнул с облегчением. В тусклом свете лампады, с помощью кайла и зубила он — так давно! — вырубил здесь полку, добавив внизу овальное углубление. Вскрыть его не составило труда. Убрав три-четыре неплотно пригнанных камня и засунув руку внутрь, князь извлек наружу овчину с мантии старшего Нило.

Несмотря на темноту, он не удержался и развернул отсыревшие покровы. Меч был на месте! Князь вытащил клинок из ножен и резко загнал его обратно, потом прикоснулся губами к рубиновой рукояти, снова подумав, какой огромной денежной ценностью обладает реликвия, которая больше чем реликвия. Кожа бурдюка, задубевшая до твердости камня, откликнулась на его прикосновение. Драгоценные камни тоже были в сохранности, в том числе и огромный изумруд. Князь прикоснулся к мешкам, пересчитал от одного до девяти. А потом, вспомнив, как десять раз заползал с ними в этот проход, начал извлекать их на свет — и не делал перерывов, пока все не оказались на борту шлюпки.

На пути обратно к галере он упаковал свои сокровища заново, обернув меч своим плащом, а камни переместив в новый бурдюк.