Смерть чистого разума - Алексей Королев

обнаруженного у Тера, и «бульдога», с которым давеча Фишер явился убивать великого князя?

– Ммм, – сказал Целебан, – да, они похожи. Тот, первый «бульдог» сейчас в Эгле…

– Они не похожи, они абсолютно одинаковы. Накладка слоновой кости на рукоятку, а на ней – три серебряных угольника вроде букв V. Точно такие же накладки вы обнаружите и на «веблее» Лаврова.

– Любопытно, – сказал Целебан.

– Как рассказал мне Лавров, «веблей-фосбери» в таком подарочном исполнении всегда идёт в паре с таким же красивым «бульдогом». Этот набор Лаврову преподнесло правление Московского общества практической стрельбы, каковое общество – а равно и правление – господин модный литератор почтил своим членством. «Веблей» он отдал вам, а вот «бульдог»…

– …Теру, – сказал Целебан.

– Я сам так некоторое время думал, – кивнул Маркевич. – Вернее, полагал, что Тер этот «бульдог» позаимствовал. Но вчера, увидев в руках Фишера такой же револьвер…

– Таких совпадений не бывает, – отрезал Целебан.

– Ещё как бывает. Сегодня под утро я вдруг понял, что означают номера стихов из Библии на стене Ротонды – это даты, как вам уже рассказал Владимир Ильич. Но точно таким же – весьма нехитрым, в общем, – образом была зашифрована и дата на рукоятке «веблея» и «бульдога». Три V или, если угодно, три латинские пятёрки – это пятое мая тысяча девятьсот пятого года. Именно в этот день Московское общество практической стрельбы праздновало свою пятую же годовщину – и вручило членам своего правления подарочные наборы, где три пятёрки как бы образовывали одну. А пару лет спустя подарило такой же и Лаврову.

– Вы хотите сказать, что доктор Веледницкий тоже состоял в этом обществе?

– Убеждён в этом. Но по каким-то причинам выбыл из его состава между девятьсот пятым годом, когда праздновалось пятилетие этого почтенного собрания, и девятьсот седьмым, когда в общество вступил Лавров. Иначе они бы знали друг друга – и о обоюдном членстве в том числе. Проверить всё это будет вовсе не трудно, но я знаю, что не ошибаюсь. Когда вчера мы втроём пили шартрез – вернее, пили вы вдвоём, доктор уронил одну из групповых фотографий. Помните?

Целебан кивнул.

– Так вот, вчера на стене было три фотографии. А вот в прошлую субботу, когда я приехал – четыре. Я сверился со своими дневником, куда внёс описание кабинета доктора. Там у меня записано «какой-то стрелковый кружок». Я не вчитывался внимательно в текст на фото, просто зафиксировал впечатление. Но, повторю, вы без труда убедитесь, что я прав, просто запросив Петербург.

Итак, у доктора Веледницкого, помимо лупары, было два револьвера. Конечно, Корвина застрелили из «веблея», но просто выбросить такой револьвер, даже в пропасть под Ротондой – чистое безумие, слишком приметная вещь. Думаю, инспектор, вам стоит обратить внимание на расселины между Ротондой и тем местом, где проходила первая тренировка Тера. Думаю, Фишер вам укажет это место. Чем уже и глубже такая расселина будет, чем больше вероятности, что на дне её будет лежать «веблей». Правда, далеко не факт, что вы его сумеете достать…

Увидев, как Лавров отдаёт вам только один «веблей», без «бульдога», Антонина Васильевича, думаю, ожгли две мысли. Во-первых, он понял, что ему придётся избавляться и от своего «бульдога» тоже. А во-вторых, что Лавровы что-то скрывают. Вернувшись из полиции, куда вы, инспектор, одновременно так мудро и так глупо его упрятали, доктор узнал, что Тер сломал ногу. А когда доктор осмотрел его, в его голове родился ещё один гениальный план.

«Впервые в жизни я говорю, не переставая размышлять о чём-то другом. Вернее, не совсем другом, конечно. Веледницкий сейчас изучает свои ногти. В копеечной книжке “Как читать человека по его жестам”, в то первое киевское лето я прочёл, что публичная холя ногтей есть первый признак растерянности. Относится ли разглядывание к холе? Шарлемань стоя едва возвышается над головой сидящего Веледницкого, но тот знает, что ему не вырваться. Уже не вырваться».

– Я не знаю, как Веледницкий понял, что Тер симулирует. И, кстати, до сих пор точно не знаю, зачем эта симуляция нужна была Теру. Может, чтобы иметь возможность беспрепятственно находиться внутри пансиона, когда все остальные гуляют или дышат воздухом на террасе. Впрочем, это уже не важно. Я ломал голову, как Тер узнал о почтовой карете – ведь этот экс точно не входил в его планы. Подсказку дал Фишер. Он процитировал Тера и его армянскую пословицу про коновала – армянскую ли, да и настоящую ли, Бог весть. И что, мол, и от коновала бывает польза. Вы уж извините его, Антонин Васильевич, за такое определение. Одно дело ветеринар, как вы сами когда-то аттестовались, и другое – коновал. Расчёт доктора был почти идеальным. Отправив Тера на экс и снабдив его револьвером, он в любом случае решал проблему этого несчастного «бульдога». Получится у Тера взять карету – он будет бежать, и как можно дальше. Не выйдет – Тера вряд ли возьмут живым. Ну а даже если возьмут, он будет обо всём молчать, ибо в противном случае выйдет так, что из-за своей сиюминутной прихоти он поставит под удар надёжное и безопасное убежище – пансион «Новый Эрмитаж». Я угадал, Антонин Васильевич? Ну, молчите, коли угодно.

– Думаю, я знаю, как доктор раскусил симуляцию, – отозвался Целебан. – В юности господин Веледницкий не поступил в Военно-медицинскую академию. Ясно как день, что человек, готовящийся в такое учебное заведение, не может не знать основы хирургии.

Маркевич кивнул.

– Когда привезли Тера, то «бульдог» увидели только Веледницкий, вы, инспектор, и я. Вас он не опасался, а вот я мог, чего доброго проболтаться. Пришлось импровизировать. Случайно брошенная доктором фраза о гостинице, в которой Тер якобы жил в Берлине, – гостинице, в которой останавливались и Лавровы, да ещё в то же самое время, – была вовсе не случайной. И рассчитана не столько на Лаврова, сколько на меня. Наш доктор уже строил свою шахматную задачу. Версия эта совершенно устроила Лаврова, но не очень устроила меня, ибо я точно знал, где жил Тер в Берлине. Не в гостинице, нет – на частной квартире. Правда, тогда я не обратил на это особого внимания, решив, что Тер просто дурачит доктора по каким-то своим конспиративным соображениям… Ну а «бульдог» в руке Фишера сперва навёл меня на мысль, что он получил его от Таланова. Представить пару таких револьверов в арсенале великого князя и его так называемого адъютанта было легче лёгкого. В действительности же, разумеется, это был «бульдог» Лаврова, который Фишер позаимствовал у своего хозяина или – что ещё