Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер

Когда в 2005 году музею Булата Окуджавы грозила беда, Белла бросилась на помощь и написала письмо президенту России:

Высокоуважаемый Владимир Владимирович!

Я знаю, как Вы тяжко заняты раздумьями, трудами, вопросами, подчас неразрешимыми.

Предполагаю также, что этих проблем больше, чем я могу знать.

Я скромно и почтительно прошу Вас о соучастии в судьбе музея Булата Окуджавы в поселке Переделкино, где он провел последние годы жизни. Этот маленький хрупкий дом сам по себе стал музеем, притягательным для многих чистых душою людей, почитателей Булата, исполнителей его или своих безгрешных сочинений.

Существование маленького благородного музея Вы утвердили Вашим указом в 1999 году.

Несколько дней назад музей был закрыт.

Это стало всеобщей печалью и еще одним горем для вдовы Булата Ольги Владимировны, о которой мне больно писать.

Простите, что посягнула на Ваше время.

Желаю Вам всего, всего доброго.

Искренне Ваша,

Белла Ахмадулина

Прощание с Булатом Окуджавой состоялось на его любимом Арбате в Театре им. Вахтангова. Во время панихиды по радио звучали его песни. Белла пыталась написать о своем переживании ухода друга, но у нее не хватило сил. Осталось лишь начало записи:

Мы с Беллой совпали в любви к Грузии. Это стало, быть может, самым фатальным совпадением, сблизившим нас чрезвычайно.

Я рассказал Белле, как в 1963 году ездил в Сванетию. Тогда я дружил и работал с художником Виктором Борисовичем Элькониным. Он был намного старше, но мы сходились во взглядах на искусство и часто думали, куда бы нам вдвоем организовать художественную “экспедицию”.

Сванетия давно меня привлекала, однако решиться на поездку было трудно: мне предстояло везти два больших подрамника, складной мольберт, большой зонт, тяжелые коробки с красками, этюдник, картоны, запасные холсты и теплую одежду для пребывания в горах… Нужны были деньги, которых не хватало. Добираться тоже было не просто: самолетом до Тбилиси, потом пересадка на маленький самолет до Зугдиди, а дальше – рейсовым автобусом до Местии…

Самое удивительное, что нам удалось осуществить замысел.

Страна тысячи башен поразила меня суровой красотой. Окаймленная с трех сторон горными грядами долина замыкается величественной горой Ушба, гигантским неприступным утесом, причудливый силуэт которого стал символом древней страны.

В каком-то смысле Сванетия была заново открыта в 1920-х годах. Изолированная от внешнего мира, она шагнула из средневековья прямо в современность. Сваны подчинялись обычаю кровной мести и вели многолетние междоусобицы, в результате которых целые семьи годами оборонялись и отсиживались в башнях. Здесь царила необыкновенная строгость нравов, а сохранившиеся элементы общинного строя придавали образу жизни своеобычный демократизм – все главные вопросы решались советом старейшин и собранием общины. Нога завоевателя не ступала по земле вольной Сванетии, к тому же у сванов никогда не было крепостного права и дворянские титулы носили условный характер. Есть легенда: в XVI веке князь Пута Дадешкелиани решил обложить данью жителей общины Ушгули. Ушгульцы, не желая подчиняться, убили князя – свинец для пули в равном количестве принесли все дворы общины. К курку ружья привязали длинную веревку. По условному удару в колокол веревку потянули все разом – ответственность за убийство легла на всех жителей Ушгули.

Мы с Виктором Борисовичем провели в Сванетии месяц. Жили в селе Местия, в настоящем сванском доме, и, проснувшись утром, иногда с удивлением обнаруживали, что находимся выше облаков. Виднелись лишь вершины гор, да кое-где туман прорезали столь любимые нами башни. Позавтракав, отправлялись на пленэр. Виктор Борисович – с этюдником и небольшим картоном, а я – с холстом огромного размера на подрамнике, складным мольбертом и красками. Вид у меня был довольно причудливый, однако безумец, каким я представал в глазах людей, всегда вызывает сочувствие. Прохожие мне кланялись и почтительно здоровались. Писал я масляными красками, разведенными на скипидаре, чтобы быстрее высыхали. Закончив работу, относил картину домой и мылся в тазу водой, припасенной с ночи.

Вечером после трудов праведных мы с Виктором Борисовичем шли в кафе ниже нашего дома, на площади, и, не дожидаясь горячего лобио и грузинской солянки (мясо в соусе), начинали пить вино. Меню разнообразием не отличалось: нравы в Сванетии спартанские. Зато сухое вино каким-то чудом можно было заказать, вероятно, потому, что Местия – центр этого горного края. Нигде больше вина не было. Ведь Сванетия находится на высоте около 2000 метров над уровнем моря, а виноград в горном климате не растет. Здесь повсеместно пьют араку – брагу крепостью 10–12 градусов. Это мутная, слабо-молочного цвета жидкость, которую называют “местным пивом”. Сваны употребляют араку с легкостью, а для меня это стало непростым испытанием – приходилось выпивать граненый стакан залпом, чтобы не чувствовать непривычного вкуса. Но потом, конечно, смиряешься и с этим.

Постепенно завязались дружеские связи с завсегдатаями кафе. В разговорах все чаще возникало слово “Ушгули”, и нам все больше хотелось поехать туда. Один из наших новых друзей, Чичико, предложил отвезти нас на своем “уазике”.

Путь в легендарную общину Ушгули пролегал от села к селу: в каждом Чичико останавливал машину и договаривался со старейшинами, чтобы они открыли маленькую церквушку, стоявшую, как правило, на вершине холма. Он хотел показать нам хранившиеся там удивительные художественные сокровища.