Воды Дивных Островов - Уильям Моррис

Так они радовались в зале и пили по кругу, но веселье продолжалось недолго, ибо капитан не хотел, чтобы его люди напились допьяна, иначе назавтра они не смогли бы крепко держаться в седле. Поэтому все выпили чашу расставания, и Осберн провёл рыцаря к его постели, пожелав покойной ночи. Но сразу заснуть рыцарю не удалось: к его кровати подошёл Стефан и спросил, не хочет ли сэр послушать на ночь какую-нибудь историю. Рыцарь согласился, и тогда Стефан долго рассказывал о долине, её народе, о гномах и духах земли. Наконец, он начал говорить и о своём хозяине: о том, который молод, о его доблести, доброте и умении. Напоследок он рассказал и о кончине Хардкастла от руки Осберна. Капитан дивился его рассказам, а потом произнёс:

– Мне просто повезло увидеть этого юношу и стать его соратником, ведь такие чудеса свершаются реже, чем один или два раза за две сотни лет. И похоже, здесь как раз такой случай.

Утром все, проснувшись, облачились в доспехи, а Осберн надел длинную кольчугу Хардкастла и позолоченный шлем*, к поясу прикрепил Широкий Косарь, в руку взял копьё, за спину же повесил свой щит. Свой лук и чудесные стрелы Осберн поручил нести Стефану. Сам Стефан и другие работники Ведермеля были весьма неплохо снаряжены, да и капитан отряда сказал, что если какого оружия или доспеха не нашлось бы, то это не беда, ибо в торговом городе имеется хороший запас и того, и другого.

Все позавтракали, выпили, но только по одной кружке и отправились в путь вниз по течению. Если что и стоит рассказать об этом путешествии, так только то, что с помощью Осберна воины Истчипинга благополучно выполнили своё поручение в большинстве поселений средней и нижней долины. На ночь они остановились в местечке под названием Вуднеб, лишь немногим отстоящим далее вверх по течению от того места, где жители западной и восточной долин справляли праздник Расколотых холмов, а значит, недалеко и от места тайных встреч двух влюблённых.

Тем вечером в доме, где остановился отряд, все единодушно решили на следующее утро устроить собрание и послали гонцов, которые должны были донести стрелу войны в селения вверх и вниз по течению. Казалось, всё шло хорошо. Осберн без страха и без лести высказывал свои мысли самым храбрым и самым опытным воинам, что были в отряде. Когда же он, оставшись один, лёг спать, сердце его пронзила острая боль, ибо он вспомнил, что следующим утром наступит тот самый день, в который они с Эльфхильд условились встретиться у Излучины Расколотого холма. Заснул он той ночью позже обыкновенного. А когда следующим утром проснулся, большинство воинов ещё спали. И вот, пока солнце ещё не поднялось высоко, он оделся, надел на себя доспехи, вышел из дома, а затем и за ограду. Спустившись к реке, он прошёл вверх по течению, и когда поднялся на своё обычное место напротив мыса, солнце вместе с ним поднялось над горизонтом. Осберн стал ждать. Но не прождал он и получаса, как увидел Эльфхильд, взбиравшуюся по склону. Одета она была в то платье из тонкой ткани, что он ей подарил, именно в нём в это время весны и раннего лета она чаще всего и приходила на место свиданий. Плечи девушки покрывала гирлянда, сплетённая из белых майских цветов. Когда Эльфхильд увидела на Осберне переливающуюся серую кольчугу*, сияющий шлем, разглядела на поясе Широкий Косарь, а в руке копьё, она протянула к нему обе руки и вскричала:

– О, если б ты только мог быть здесь, чтобы обнять меня! Ибо я вижу: случилась беда, и ты уж одет, чтобы покинуть долину и оставить свою подругу. О, боевое облачение и шлем! Увы, милый, ты идёшь на погибель, но как же ты юн! А ведь я предчувствовала это, ибо прошлым вечером в наш дом зашли два мужа и рассказали, будто видели вооружённых воинов, скачущих по восточной долине. Но поведай мне, что всё это значит? Будешь ли ты драться в долине или уйдёшь далёко за её пределы? И ещё скажи мне, сколько тебя не будет?

Когда юноша отвечал, по лицу его струились слёзы, так сильно тронула его сердце её печаль. А сказал он вот что:

– Это правда, я пришёл попрощаться с тобой на время, и вот почему мне приходится уходить.

И он поведал ей всё, как есть, и как бы между прочим сказал:

– Теперь я ничего не могу сделать, кроме как попросить тебя не бояться и не ранить своё сердце безудержной печалью. Послушай, милая моя, ты только что сказала, что страстно желаешь моих объятий: теперь мы оба больше не дети, и, признаюсь тебе, уже много дней, как я сам жажду того же и знаю, что и ты хотела бы, чтобы наши тела соединились. Может, ты решишь, что я суров и себялюбив, но скажу тебе, что скорее радуюсь твоему желанию, чем печалюсь, видя твою скорбь.

– Нет, нет, ты не себялюбив, – ответила она, – но ты ещё сильнее дорог мне после этих слов.

– Послушай тогда, возлюбленная, – продолжил он. – В какое время и как может случиться, что мы встретимся лицом к лицу, если я останусь в Ведермеле, в долине, в покое и тишине, тогда как ты всё ещё будешь жить со своими старушками на другом берегу этого свирепого потока? Разве не следует мне взять случай за руку и последовать за ним, чтобы узнать широту земли, обогнув землю и море, и, наконец, обойти Разлучающий поток, и найти тебя, милая, тебя в этом огромном мире? Может статься, сегодня начнётся мой путь.

Теперь девушка, немного утешенная, через силу улыбаясь, спросила:

– Ты, наверное, опять будешь торговать? Помнишь, как весело было, когда ты дарил мне вещи, метая их через воду? На этот раз к твоему возвращению в долину я попрошу тебя принести мне на радость ещё один подарок.

– Да, возлюбленная, чего же ты хочешь?

На самом деле, ему было не по душе, что в самый момент их расставания она, словно малый ребёнок, выпрашивает гостинец. Но она сказала:

– О, дорогой мой, чего же ещё я хочу? Привези мне себя самого, целого и невредимого.

Тут уж она больше не могла сдерживать своей любви и вновь разразилась горьким плачем, да таким сильным, что за слезами не видела юноши. До неё с того берега долетали слова утешения, слова прощания и слова печали, и всё равно она не могла перебороть своих слёз, и Осберн расплывался перед ней, и она не могла вымолвить ему в ответ ни слова. Когда же, наконец, она взглянула на другой берег, то увидела, что перед ней никого нет и лишь ниже по течению ещё смутно виднеется фигура Осберна. Вот он обернулся, поднял руку и помахал. И в тот день она его больше не видела, разве что алый его плащ да шлем ещё пару минут сверкали под майским солнцем.

У Осберна сперва щемило на сердце, и он торопливо шёл вперёд, думая, что это его несколько успокоит. Через некоторое время он и в самом деле чуть-чуть утешился, но всё ещё торопился уйти подальше от берега. А немного погодя ему показалось, что он слышит вдалеке звук большого рога, и он вспомнил, что это сигнал к началу собрания, и тогда его мысли обратились к тому, что сейчас должно было произойти.

Когда Осберн подошёл к поселению, он увидел множество людей и сверкавшее вокруг холма на расстоянии полёта стрелы от ограды села оружие. Юноша изо всех сил заторопился на собрание. А когда он подошёл ещё ближе, к нему из толпы бросилось сразу несколько человек.