Путь к вершинам - Геннадий Петрович Исаков

огня толпе я потерял команду «Эры». И сразу заскучалось среди общего веселья, хотя какие-то незнакомцы пытались втолкнуть в круг. Там, где шумят, ничего не слышно.

Я пробирался между палатками, обходя их стороной, — возле одной веселятся, возле другой выясняют отношения, возле третьей уже целуются. Разгреб золу брошенного костерка, набросал веток на угли. Ничего, терпи, все воздастся. Одиночество есть форма суверенитета души. Она страшит лишь того, кто сам себе не интересен.

Как ни странно, думалось о работе. Превратить бы час сдача очередного объектика в своеобразный торжественный ритуал. Собирать всю бригаду, выслушивать благодарности хозяев обновленного дома или детсада за добросовестный труд. Праздника хочется. А то ведь ушли втихомолку — и прощай, опять будни заедают…

Послышался разбойный хруст, кто-то ломился сквозь кусты, словно спасаясь бегством. Зойка… Явилась она случайно, почему-то тоже удалившись от общества, и очень удивилась, увидев меня. Вернуть отшельника в компанию ей не удалось. Мы обменялись любезностями относительно некоторых индивидуалистов и некоторых слишком уж воинственных предводительниц.

Перебеги огня изумительно повторялись в блестках Зойкиных глаз. «Но я — бывалый костровой, не проведешь меня!»

Накануне, рубя сухостой, умудрился загнать себе под локоть приличный сучок. Никому ничего не сказав, ушел в медицинскую палатку. Ее хозяин — студент — ковырялся в ране швейной иглой — лучшего инструмента у него не нашлось — и признавал, что его профессор, увидя ученика за такой первобытной операцией, упал бы в обморок. Или счел это народной медициной.

Сучок он все же выколупнул. Я вернулся к своим, надев рубашку с длинным рукавом, чтобы не бросался в глаза бинт. Но Зойка о происшествии пронюхала и долго зудела незадачливому дровосеку насчет безопасности в походах.

А сейчас она спросила:

— Как у тебя рука?

— Ничего, терпимо.

— Лучше б я сама пострадала, — сказала она сварливо.

— Зачем тебе?

— Вдруг пожалел бы кто-нибудь…

Зойка, взывающая к милосердию? Это было что-то новенькое.

«Порой до боли хочется участья, внимания иль жалости чуть-чуть», — процитировал я себя. И неожиданно прочитал полностью стихотворение, в котором участье, конечно же, рифмовалось со счастьем и утверждалось, что порою доброта нужнее хлеба.

Поразить ее более и глубже я бы не смог при всем желании. Она с начальственной безоговорочностью потребовала еще стихов. И слушала, слушала их, хотя они уже не затрагивали столь милые ей темы некоммуникабельности и дефицита доброты.

Во тьме вставали чудные видения. Проза то звучала или стихи? «Медлительная торжественность заката… Постепенно гаснет синева. Скользит по облакам луч далекой звезды. И надо, чтобы сердце дрожало в этом зыбком блеске, полнясь запахом немыслимых трав, чтобы просилось далеко-далеко, в золотую страну небылиц. Оно зовет в простор, полный поэзии, легкой как паруса, и небывалой, как дерзновенный путь кораблей. Бушует белопенный океан садов, сладко мучая памятью о неслучившемся. И томишься ощущением красоты, которую обязан назвать по имени, познакомить с нею всех…»

Ничего не происходило. Она просто слушала, и все. Угарно дымили угольки. С поляны доносились взрывы хохота, там продолжалось веселье.

Она очень поняла меня в том, что ты проклянешь себя, если произнесешь протискиваясь в автобус: «Проходите вперед, там свободно!» Хоть, похоже, не отступит перед самым переполненным общественным транспортом. Абсолютно согласна, что искусству должны быть присущи неожиданность и даже алогичность, иначе в нем процветали бы чиновники. У нее щиплет в глазах, когда она видит маленьких ребятишек (обижали ее, что ли, в детстве?). И вообще целыми днями стоят у глаз слезы. Достаточно незначащей, крохотной обиды, чтобы они вылились, не стихая долго-долго… Она, пока в институте училась, душ пятнадцать проводила «в последний путь» — свидетелем в загсе была.

Почти касался моего лица заколдованный клад ее золотых волос. Но стоило приласкать бедное дитя, погладив ее по голове, как она вскочила — и ушла. Возглавлять, руководить, обеспечивать. Не забыла напомнить, что палатка ей дома понадобится срочно, ее нужно сдавать на склад.

…И вот уже «утро красит нежным светом» подножие Чалдонки. Вьются дымки над просыпающейся поляной. Посвист налетающего с моря ветерка мешается с гулом по-цыгански пестрого табора, с хлопаньем полупиратских ярких флагов.

Солнце высветило зелень горных склонов, морскую голубизну. Его тонкие струйки просачиваются сквозь наклоненную над вами хвою. По палаткам ходят тени сосен, по морю — тени облаков.

Это была дерзкая идея — надеть Зойке на время парада-алле к вершине кургана мотоциклетную каску наподобие шлема полководца. Черта с два она смутилась, шла подбоченясь горделиво. От вчерашней ее открытости не осталось ни малейшего следа.

Вернувшись с парада, команда начала выкладывать тур на берегу, где в прошлом году, спеша на такой же слет, в шторм разбилась шлюпка со всем экипажем. Зойка хваталась за неподъемные камни и не сразу принимала твою помощь.

Так цветет все и жадно дышит в это ознобно-свежее утро, словно мы, волшебным образом уменьшившись в росте, вошли вовнутрь калейдоскопа. Или попали в радугу, не успевшую убежать от вас. Так взрывчато звучит Дебюсси на одном из семи диапазонов «Спидолы», вскипает звонкая листва, что приходит необоримое ощущение: это наилучший год, наилучший месяц. Столько солнца, ветра и песен, столько весны вмещает день, столько любви и удачи, спутников мая, светит в нем…

Кокетливо горюет гитарист:

Эх, туризм, зараза и неволя,

Эх, туризм, моя собачья доля.

Эх, туризм, будь проклят ты навек.

Самый я несчастный в мире человек!

А хор дружно подтверждает:

Самый я счастливый в мире человек!

Горы перебрасывают, словно мячик, ваше «до сви-да-ния!» И не верится, что дороги когда-нибудь кончаются, что одинаково призрачны и надежды и отчаяние.

И не знаю, что ждет меня, и этого не надо, потому что, если бы человек знал все наперед, жизнь остановилась бы. Пусть настают минуты, в которые покажется исполненным яви все то, чем томился, чего жаждал, — не поверить им хуже, чем обмануться!

Вечером я должен занести Зойке палатку.

ПУТЬ К ВЕРШИНАМ

1

Алик закрепил веревку на гранитном клыке, столкнул ее моток вниз. Она летит, змеисто раскручиваясь кольцо за кольцом и сбивая с камней пушистый снег.

— Не поворачивайся к скале спиной, — досадливо, как ребенку, говорит мне паренек, которого я успел приметить вчера на собрании альпсекции. — И никогда не стой под ней без каски, береги черепушку.

Я слушаюсь. Я новичок, а он уже имел значок, но не подтвердил его вовремя следующими восхождениями и начинает заново. Недаром он так подчеркнуто скучал на собрании. Вспоминал, томно полузакрыв глаза, как под вершиной Маншук Маметовой их группу застала гроза и