Путь к вершинам - Геннадий Петрович Исаков

Раствор как растаял. Наверное, потому, что день был жаркий… Но пустая тачка вдруг потянула Натку вбок, в наклон. Очнулась она, когда ее усаживали в тени у стены.

Бригада делегировала Марусю к Гаврилику.

— Гоним, аж у кранов пятки отстают: давай, давай, скорее да быстрее, — канючила она. — А раствору дают по воробьиному глотку. Всыпать надо Василенке по первое число!

«Василенко, диспетчер с бетонорастворного узла», — записал Гаврилик в блокноте.

5

Пулеметно грохочут отбойные молотки. Земля изрыта и переворочена, как на поле большого сражения. Электроды в пачках у сварщиков похожи на стрелы в колчане… Сравнения военные, а бой идет мирный.

Надо поведать всем о молодых, захваченных романтикой гремящих будней, острым, пьянящим холодком высоты и обаянием риска,

о них, идущих напористо, крупно, именем дерзкой юности берущих рубеж за рубежом,

о тех, кому снятся не построенные еще города и заводы, которые не хуже летописи скажут правду о нашем поколении,

об одержимых, прокаленных солнцем, вобравших в себя целый мир, огромный и прекрасный мир созидания и счастья.

И знаешь — больше всех ждет строчек репортажа Натка. Чудо зеленоглазое в заляпанной бетоном спецовке…

А на растворном черт-те что творится. Сталинградская битва. Требовательно вскрикивают самосвалы. Шоферы атакуют диспетчерскую, вываливаются оттуда красные, распаренные, со смятыми путевками, и кроют Василенко на чем свет стоит.

— Не понимает в деле ничего, а тоже — в телефоны суется!

— Всё торопитесь, всё чего-то доказать хотите, — отмахивается круглолицый Василенко. — У меня шесть строек, как одна, досрочно вышли!

Всыпать ему стоит, Маруся права.

Назавтра Гаврилик прибежал в редакцию с двумя страничками, строчек на шестьдесят. Аверьянычев с обычным вздохом занес над ними авторучку.

Гаврилик отвернулся, следил за вороной, сидящей на соседней крыше. Сейчас взамен описания «Сталинградской битвы» появится деловое и сухое: «Неудовлетворительно организована деятельность растворного узла, бригады Жусупова и Корчагина не обеспечены фронтом работ». Отрицать необходимость хирургического вмешательства в текст не имеет смысла. А все же тяжело.

Когда перо скрипит по бумаге, это наводит на мысль о зубной боли. Но что-то слишком быстро примолкло оно…

— Будь так добр, — услышал Гаврилик голос Аверьянычева, — положи на стол машинистке.

Он обернулся, уже отстрадав от перелицовки своего творения. Перед Аверьянычевым лежал один листок.

«Удостоверение» — бросилось Гаврилику в глаза.

— Пусть отпечатает на фирменном бланке, — сказал Аверьянычев устало, почти безразлично.

ДНИ ВЕСНЫ

1

Вода заговорила, заплескалась и зашипела, будто газированная. Упруго оттолкнул решетку борта и отплыл назад дощатый причал. А город еще долго вставал справа, не терялись из виду чертежные линии его микрорайонов, верхи старого собора, игла телевышки. Шедший навстречу пассажирский теплоход предупреждающе, трубно гукнул, звук отдался эхом — и укатился в луговые заречные низины.

«Что там, чего там колеса судачат? Ведь дом еще близок и путь только начат…»

Колес у трамвайчика нет, и все-таки песня права. Туристские дороги неразлучны с ней, как и с молодостью, наверно. Всем хорошо, есть даже собственный гитарист. Он нужен всем. За ним пришли лазутчики с нижней палубы, схватили его и нахально унесли туда на руках. Но вскоре он вырвался из плена, слегка потрепанный. И еще бодрее ударил по струнам — про крокодилов, пальмы, баобабы и жену французского посла в Сенегале.

Комсомольский клуб «Эра» давно планировал участие в областном слете. Зойку, с ее карпатским и байкальским опытом, выдвинули в командиры отряда. Несколько месяцев назад она окончила институт и работает начальником смены на машзаводе. Там одиннадцать мужиков от нее плачут, а уж с нами она управится запросто. Замужних и женатых в поход не взяли — пусть греют свои старые кости на печи!

И вот мы с грохотом прошли по шатким мосткам на трамвайчик до Валов, пропуская вперед бабок с пустыми корзинами и бидончиками. Эти ранние пташки уже возвращаются с базара, а мы пропустили самый удобный рейс, дожидаясь двух Свет и одну Таню. Они явились прифранченные, будто на танцы. И отмахнулись от Зойкиных выговоров, заявив, что точность является свойством ограниченных натур. А опоздания, выходит, признак широкой души?

Неспешно и ровно стучит сердце крохотного суденышка. Горой свалены рюкзаки возле спасательных кругов на корме. Вздрагивают под ногами раскаленные солнцем и машинным теплом листы обшивки. За кормой остается неспокойный пенный след.

Наперерез пронесся красноперый катерок, обдав невидимой водяной пылью. Даже бабки на палубе оживились, залопотали, приняв этот нежданный отрадный душ.

Подняв голову и оглядевшись, Зойка говорит протяжно:

— Какая жара…

Она всегда права, причем настолько, что с ней хочется поспорить. Простейшие слова она произносит с претензией на значимость. Поначалу невольно ищешь в них потаенный смысл — и недоумеваешь, обманываясь.

В суженные зрачки — как бездонны любопытствующие глаза! — врывается сияющий майский день.

Сумасшедшая встала весна. Черемуха обычно зацветает позже яблонь, а на этот раз она даже чуть раньше вспыхнула живым пламенем. И яблони торопливо заневестились, обрядились в подвенечные уборы. Расхудожничался май: начав робкими мазками, вошел в творческий раж, и вот уже на полотнищах его все буйствует и бушует.

Зойка решительно заявила, что мы едем на слет — или никакой мы не клуб, а так, черт-те что и сбоку бантик. У нас не все клеилось. На «Час поэзии» в малом зале машзаводского Дворца культуры забрели две подружки, три старушки. Вечер в кафе «Юность» тоже вышел скучноватым, хотя ни в чем не отклонился от сценария, да и не ко двору пришлась там наша лимонадная компания.

Привставая со скамьи, Зойка пытается перекричать всю «Эру».

Где-то близ Валов, по ее рассказам, действительно есть земляные валы, которыми Чингисхан помечал границы своих владений. Иногда в размывинах оврагов находят обломки нашественных времен. А в селе открыт даже музейчик с неплохими древностями. Она, Зойка, однажды примеряла в нем бронзовый шлем.

На водохранилище у трамвайчика нет удобной пристани, часть пути придется проделать пешком. Перед высадкой вся наша компания с дружным нетерпением столпилась у выхода, как десантники в ожидании сигнала, — рюкзаки отчетливо напоминают парашютные ранцы и темнота за бортом бездонна. С визгом захрустел щебень под ногами.

— Темп, темп! — голосит Зойка. Фельдмаршал, ей-богу, фельдмаршал. Достанется же кому-то сокровище…

У наших песен солдатский ритм. Так бы идти и идти бесконечно, врубаясь каблуками в траву, в глинистую пашню. Но обе Светы с Таней утомились и просят привала.

Что ж, лежать в отсыревшей душной траве, раскинув руки, тоже недурно. А вредная Зойка поднимает и гонит вперед. На причале она не давала купить мороженого (у мороженщицы дымился сухой лед в коробке, словно там был разведен костер). Дождется, что