Когда в Чертовке утонуло солнце - Алексей Котейко

присоединился к нему Максим, всё ещё ошарашенный таким поворотом дела.

— Эвка, покажи супругу комнату, которая будет его, — велел водяной, усаживаясь в кресле перед камином, и приглашающим жестом указывая Шусталу на второе кресло. Старуха развернулась и медленно принялась подниматься по узкой крутой лестнице на второй этаж дома. Максим, неуверенно потоптавшись внизу, последовал за ней.

Супруга провела его по узкому коридорчику, пронизывавшему весь дом, и открыла дальнюю дверь по левой стороне. Комната была не слишком большой и не слишком маленькой, с собственным небольшим очагом у стены и высокой кроватью под тяжёлым балдахином. У одной стены стоял маленький столик с табуретом перед ним, у другой — высокий и узкий шкаф. Двойное окно выходило в садик, за кирпичной стеной которого плескалась Чертовка.

— Простите, пани, — неуверенно начал Максим. — А вы где спите?

Черепашьи глаза мельком взглянули на него, затем дочь водяного подвела мужа ко второй двери, по-соседству с первой, и открыла её. За дверью обнаружилась похожая спальня, разве что здесь обстановку дополняла подставка с пяльцами в углу — на пяльцах была растянута ткань с начатой вышивкой — и огромный, окованный железом сундук в изножье кровати. На своём столике супруга расставила какие-то склянки и несколько шкатулок.

— Ясно. Знаете, для меня это очень неожиданно. Я ведь…

Что-то во взгляде женщины заставило его прервать торопливую и бессвязную речь. Блеснуло в едва видных под тяжёлыми веками глазах, и Максиму стало неуютно при мысли, что старуха может сейчас расплакаться. Она ведь, наверное, и сама понимает всю нелепость ситуации: жена лет на полста старше мужа. Да что мужа, она по виду старше собственного папеньки! Но было во взгляде и нечто другое. Парень всё силился и никак не мог уловить это ощущение. Затем вздохнул, оставил бесплодные попытки — и огляделся по сторонам, мучительно отыскивая тему для разговора.

— Вы сами вышиваете? Что это? — он хотел было шагнуть к пяльцам, но рука со скрюченными пальцами неожиданно властным и резким жестом остановила его. — Простите, — пробормотал Макс. Потом перевёл взгляд на передничек и заявил:

— Очень красиво.

Старуха непонимающе посмотрела вниз, пытаясь узнать, что именно показалось мужу красивым. Потом по губам её скользнула тень улыбки, они снова беззвучно зашевелились.

— Спасибо, — едва-едва смог разобрать Максим.

Они ещё постояли молча. Затем жена сделала ему знак следовать за ней и снова медленно, с трудом, спустилась вниз по крутой лесенке. В гостиной неспешно беседовали водяной и капрал, Кабурек покуривал длинную изогнутую трубку, выпуская к потолку кольца сизого дыма. Шустал уже держал в руке кружку пива, предложенную гостеприимным хозяином.

При виде новобрачных оба поднялись. Макс отметил про себя, каким настороженным и цепким стал взгляд водяного, когда он рассматривал сперва дочь, а затем зятя. Но, видимо, не найдя ничего предосудительного в их внешнем виде, Кабурек снова тяжело вздохнул и предложил:

— Выпьете, пан младший страж? — было понятно, что Иржи уже успел поведать водяному всё, что знал о биографии его новоявленного зятя.

— Благодарю, но мы вроде как торопимся. Надо вернуться в кордегардию, — Максим хотел было сказать «до темноты», но сообразил, что снаружи всё так же царит непонятная атмосфера то ли заката, то ли рассвета. — Пан командор сказал, что мне нужно заняться фехтованием и стрельбой, — выкрутился парень. — Хочу приступить как можно скорее. Как-то нехорошо соваться в такое дело, толком не умея обращаться с оружием.

— Понимаю, — степенно кивнул водяной. В этом «понимаю» было куда больше понимания, чем хотелось бы Максу: хозяин видел насквозь его страстное желание покинуть дом, но при этом оценил попытку быть вежливым и тактичным. Внезапно парня захлестнула волна обиды. В конце концов, он же не просил о таком подарке! И он ничем и никому не обязан! И вообще…

Вспомнились блеснувшие под веками старческие глаза. Вспомнилось смутно знакомое, но так и не опознанное ощущение. Максим — неожиданно даже для самого себя, повинуясь какому-то внутреннему порыву — заявил тестю:

— Если сегодня в ночь не назначат, я сразу же после окончания службы домой. Вы в которому часу ложитесь, пан? Не хотелось бы вас будить своим стуком.

— Ложимся мы рано, — задумчиво заметил водяной, как-то по-детски растерянно потирая щёку. — Но это не проблема, — он шагнул к каминной полке, открыл стоявший на ней ларчик и, пошарив там, извлёк связку ключей. Сняв с неё один, Кабурек протянул его Максу:

— Вот. Отопрёте сами. Только на лестнице осторожнее, третья снизу ступенька страшно скрипит. Я уж её вроде и смотрел, и заговаривал — дух там, что ли, какой поселился. Но скрипит, зараза, и всё тут.

Приятели вышли из дома Кабурека, миновали старый мостик, но вместо лабиринта двориков, не сговариваясь, направились дальше по улице. Сделав широкую петлю, та вывела их на давешний перекресток неподалёку от Малостранских башен. Шустал шёл молча, время от времени косясь на Максима. Когда тот, не останавливаясь, миновал трактир «У золотого гуся», капрал только печально вздохнул — такому вздоху мог бы позавидовать сам Марек Цвак — и поплёлся вслед за Максом на Карлов мост.

Впрочем, горевал Иржи преждевременно: когда они снова оказались на староместской стороне, младший страж всё с тем же мрачным и целеустремлённым видом прошествовал мимо лестницы к кордегардии, и по Иезуитской улице зашагал к Староместской площади.

— Я ведь уже предупреждал: вламываться в кабинет третьего секретаря и устраивать там склоку — плохая затея, — осторожно напомнил Шустал.

— Я не в Ратушу, — покачал головой Максим. — На Малой площади, по-моему, был трактир.

— Конечно. «У танцующего медведика», — живо откликнулся Иржи.

— Вот там и сядем.

— А почему не у «Гуся»? — непонимающе поинтересовался капрал. Приятель остановился, повернулся к нему, и глаза их встретились. — Ааа… — протянул Шустал. Ну, «Медведик», так «Медведик».

Всю дальнейшую дорогу до трактира Максим не проронил ни слова, а внутри, едва они уселись за столик, потребовал:

— Бехеровку!

Молодой гоблин, выполнявший обязанности подавальщика, с удивлением захлопал глазами.

— Что-что, пан?

Макс раздосадовано хлопнул себя по лбу, проворчал что-то под нос, медленно вдохнул, выдохнул и снова посмотрел на гоблина, который наблюдал за всеми этими упражнениями со всё более возрастающим изумлением:

— Выпить. Только крепкого.

— Сливовицу?

— Годится.

— Чем паны желают закусывать?

— Шпикачек жареных, — гоблин одобрительно кивнул. — Хлеба, лука. И кнедликов.

Подавальщик