Ночные кошмары и фантастические видения - Стивен Кинг

Разве я не набирал уже по всему городу сборщиков яблок иразве не сделал заказ на пятьсот объявлений, которые будут расклеены по другуюсторону границы, в Канаде? И разве я не присматривался уже к парню по имени ГомУорбертон, приехавшему из Скенектеди в поисках работы? Он станет хорошимбригадиром на сборе яблок, потому что умеет себя вести и выглядит честным.Разве я не собирался поговорить с ним об этом уже на следующий день, и разве онне догадывался, что я хочу поговорить с ним, потому? oi сказал, что a такое-товремя он будет стричься в таком-то месте? И я подумал про себя: «Черт тебяпобери, Джордж, тебе еще рановато страдать старческим слабоумием.Действительно, старый Фрэнк выставил свои товары для Дня всех святыхпреждевременно, но ведь не летом! Лето уже прошло, дорогой друг».

Я понял это очень хорошо, но на секунду, Клайви, -или этомогло быть несколько секунд – мне показалось что это лето или похоже на лето,потому что только что это было летом. Понимаешь, что я имею в виду. Мне непотребовалось много времени, чтобы у меня в голове твердо укрепилось слово«сентябрь», но до того момента я чувствовал.., чувствовал… – он нахмурился,затем неохотно произнес слово, которое знал, но не использовал в разговорах сдругими фермерами, опасаясь, что его обвинят (хотя бы только в сознаниисобеседника) в напыщенности, – слове «смятение». Только так, черт побери, я могобъяснить это Смятение. Вот как это произошло со мной в первый раз.

Он посмотрел на мальчика, который только молча глядел нанего в ответ, даже не кивая, такой глубокой был; его сосредоточенность. Дедушкакивнул за них обоих и снова большим пальцем стряхнул пепел со своей сигаретыМальчик подумал, что дедушка поглощен своими мыслями и предоставляет ветрукурить его сигарету.

– Это вроде того, как ты подходишь к зеркалу в ванной исобираешься всего лишь побриться, но тут замечаешь первую седину в своихволосах. Ты понимаешь меня, Клайви.

– Да.

– О'кей. И после этого первого случая такое начало относитсяко всем праздникам. Тебе кажется, что лавочники выставляют праздничныеукрашения слишком рано, и ты иногда даже говоришь об этом кому-то, хотя всякийраз делаешь это осторожно, словно намекая на то, что они про являют излишнююжадность. Таким образом у твоего собеседника создается впечатление, что это сними что-то не ладно, а не с тобой. Понимаешь?

– Да.

– Потому что, – продолжал дедушка, – прижимисты, лавочникпонятен человеку, а иногда такими даже восхищаются, хотя я никогда непринадлежал к числу их поклонников. Такой-то хитро ведет свое дело, говорят чтокак будто это хорошо. Или вести свое дело хитро означает подсовывать свойбольшой палец под весы, если только покупатель этого не замечает, как поступаетмясник Рэдвиш. Именно так и нужно поступать? Я никогда не поступал такимобразом, но их поведение мне понятно. А вот когда говоришь что-то, из-за чеголюди могут подумать, что у тебя крыша поехала.., ну, это совсем другое дело.Поэтому ты говоришь что-то вроде: «Господи, это надо же: они украсили своювитрину, хотя семена будущего урожая еще не убраны в амбары». И тот, кому тыэто говоришь, подтвердит, что это абсолютная правда, хотя это вовсе неабсолютная правда, и когда я задумываюсь над этим, то замечаю, что украшения ввитринах выставляются каждый год примерно в одно и то же время.

Затем со мной случилось еще кое-что. Это случилось спустяпять лет, может быть, семь. По-моему, мне было тогда лет пятьдесят, может, чутьменьше или чуть больше. Как бы то ни было, меня вызвали в суд в качествеприсяжного. Это всегда неприятно, но я поехал. Судебный пристав привел меня кприсяге, спросил, готов ли я исполнять свои обязанности, как требует того отменя Господь, и я ответил, что готов, – как будто я всю жизнь не исполнял свойдолг по разным поводам, как того требовал от меня Господь. Затем он досталручку, спросил мой адрес, и я продиктовал ему, где живу, без малейшей запинки.Наконец он спросил, сколько мне лет, и я открыл было рот, собираясь сказать,что мне тридцать семь.

Дедушка откинул назад голову и засмеялся, глядя па облако,похожее на солдата. Облако уже пересекло полнеба, а то, что выглядело раньшекак солдатский горн, походило теперь на тромбон.

– Почему тебе захотелось рассказать мне об этом, дедушка? –Клайву казалось, что до сих пор он следовал за ходом мыслей старика вполнеуспешно, но сейчас упустил нить.

– Я потому захотел рассказать, что это первое, что пришломне в голову! Черт побери! Как бы то ни было, я знал, что ошибался, и потому насекунду замолчал. Не думаю, что это заметил судебный пристав или кто-нибудьдругой, присутствующий в зале суда, – казалось, большинство из них или спят,или дремлют. Но даже если бы они бодрствовали, как тот парень, которому толькочто воткнули в задницу ручку от метлы вдовы Браун, все равно ничего бы незаметили. Ведь это была всего лишь заминка подобно тому, как парень, играющий вгольф, дважды примеряется к трудному мячу, прежде чем нанести удар. И все-такикакая глупость! Задавать человеку вопрос, сколько ему лет, – это не то чтовыбивать мячик из ямки. Я чувствовал себя круглым идиотом. На мгновение мнепоказалось, что я не помню, сколько мне лет, возможно, и тридцать семь.Почудилось, что, может быть, семь, семнадцать или семьдесят семь. Тут я взялсебя в руки и произнес: «Сорок восемь, а может, пятьдесят один или сколько тамеще». Но забыть, сколько тебе лет, даже на мгновение.., да!

Дедушка бросил сигарету, придавил ее сапогом и приступил критуалу растаптывания, а потом вдавливания в землю.

– Но это всего лишь начало, сынок, – продолжал он, и хотястарик говорил с ирландским акцентом, который он иногда подчеркивал, мальчикузахотелось быть его сыном. – Начиная с какого-то момента время несется такбыстро, словно те водители на шоссе, которые мчатся с такой скоростью, чтоосенью ветер от их автомобилей срывает листья с деревьев. – Что ты хочешьсказать?

– Хуже всего становится со сменой времен года, – задумчивопроизнес старик, словно не расслышав вопроса мальчика. – Разные времена годаперестают быть разными временами. Создается впечатление, что жена едва успеладостать с чердака сапоги, перчатки и шарфы, как на улице все тает, кругом грязьи ты думаешь – скорее бы эта грязь кончилась. Чепуха, ты ничуть не будешьрадоваться, что все просохло и ты сумел вытащить свой трактор из болота, вкотором он застрял. А потом кажется, что ты только собрался на первый летнийконцерт в году, как с тополиных сережек начинают слетать пух и покрывает всевокруг. Дедушка посмотрел на внука, подняв бровь с выражением иронии, словноожидая от мальчика объяснений, по Клайв радостно улыбнулся – он знал, что такоетополиный пух, потому что иногда его мать сгребала его до пяти вечера, покрайней мере когда отец уезжал в командировку – продавать бытовые приборы, кухоннуюпосуду и страховку. Когда отец уезжал из дома, мать начинала питьпо-настоящему, и дело заходило так далеко, что она не успевала одеться досамого заката. Затем она одевалась и уходила из дома, поручив его заботамПэтти, потому что ей самой якобы нужно было навестить заболевшую подругу.Однажды Клайв сказал Пэтти: «Мамины подруги по большей части болеют, когда папауезжает из дома, ты заметила это?» И Пэтти смеялась до слез, которые текли унее но щекам, и ответила: «О да, заметила, разумеется, заметила».