Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Но этого мало. Как бы ни был лучше новый министр финансов старого, как бы ни было единомыслие между четырьмя коллегами прочно, необходимо все-таки вооружаться недоверием к ним настолько, чтобы и их действия были, так сказать, проверяемы и освещаемы для Государева ока общею государственною практикою. И вот тут является польза и даже необходимость такого учреждения, как Финансовый комитет. Я бы повелел ему заседать 1 раз в неделю и этим придал бы ему живое значение.

Все это, спешу вписать во избежание недоразумений, мои мысли и И. Н. Дурново, но об них с Вышнеградским я не заикался.

Сейчас вернулся от Вышнеградского и пишу под сильным впечатлением им рассказанных мне подробностей про вчерашнее заседание в Соединен[ном] прис[утствии] департамент[ов] Госуд[арственного] сов[ета] по вопросу о Взаимном позем[ельном] кредите.

– Нет, – начал Вышнеградский, когда мы остались вдвоем, – я горько ошибся, когда я говорил вам о возможности для Бунге оставаться во главе финансового управления под опекою или руководительством Финансового комитета! То, что вчера случилось в Госуд[арственном] совете, меня окончательно не только разочаровало и смутило, но ошеломило, и не меня одного, но нас всех, не исключая и самого Абазу. Я вынес, даю вам честное слово, глубоко безотрадное впечатление, и прямо говорю вам, я боюсь за судьбы нынешней минуты: или он с ума сходит, или он решился в грош не ставить ни нас, ни даже само дело, в том смысле, в каком мы все его понимаем, и в каком, по нашему твердому убеждению, понимать мы его должны. Вот что произошло. Как вы знаете, Бунге представил в Госуд[арственный] совет записку, очевидно, составленную [Е. Е.] Картавцевым, во исполнение будто бы Высочайшего повеления 1885 года об облегчении положения заемщиков Взаим[ного] позем[ельного] кредита при переходе в Дворянский банк. Я говорю: «будто бы», потому что, как вы вероятно тоже слышали, и как я сказал это самому Бунге, проект его не есть вовсе исполнение Государевой воли, а есть проект слияния Взаимн[ого] позем[ельного] кредита с Дворянским банком на таких условиях, вследствие которых положение заемщиков облегчается весьма мало, казне навязываются большие затраты, и Дворянский банк перестает быть Дворянским, а делается всесословным. Против этого проекта [В. М.] Маркус и я, мы составили замечания и нашли способ уладить дело на началах более выгодных для заемщиков и менее тягостных для казны. Против нашего мнения Бунге представил свои возражения, и должен сказать, такие замечания и такие рассуждения, что ей Богу, совестно было даже выслушивать их. Очевидно, они наскоро были написаны Картавцевым, и Бунге их подписал, не вдумавшись и не проверив неверные даже цифры. В субботу Абаза долго говорил с Бунге. Что они говорили, не знаю, но после Абаза подходит ко мне и говорит: не соглашусь ли я на следующее решение вопроса: министр финансов возьмет назад свое представление, а заемщикам Взаимного кредита, пока выработает М[инистерст]во финансов особый проект, сделать сбавку к январским платежам с 8 рублей на 7 рублей. Я говорю: «Согласен». Маркус тоже. Отлично. Собираемся мы вчера в заседание. Маркус излагает свои замечания; после него я говорю с час времени, и без хвастовства скажу, разобрав пункт за пунктом замечания м[инист]ра финансов, разбил каждое отдельно логикою цифр. Министр финансов видимо был смущен, а в ответ сказавши несколько общих фраз, прибавил, что относительно цифр он не возражает потому, что не имеет под руками свои цифры. Тогда Абаза делает то согласительное предложение, о котором он сообщил в субботу. Мы все готовимся его подписать, как вдруг Бунге нам объявляет следующее: «Я согласен взять свою записку назад, но с одним условием, чтобы сбавки рубля для январских платежей заемщиков Взаимн[ого] поз[емельного] кредита не было сделано, и они должны заплатить все 8 рублей».

Мы остолбенели. Абаза не верит ушам.

Затем он обращается к Бунге и, напомнив ему его субботние слова, говорит, что ведь то, что он требует, равносильно приговору к продаже за неплатежи до 2000 дворянских имений, так как заемщики не могут заплатить 8 рублей.

Вышнеградский напоминает Бунге, что главная их цель – облегчение положения и платежей заемщиков помещиков и что ввиду этой главной цели прежде всего следует сбавить платеж.

[Б. П.] Мансуров начинает говорить.

Бунге прерывает его и категорически заявляет: «Все это очень может быть, но я все-таки остаюсь при своем: я беру назад свой проект, но за то ни копейки сбавки платежей заемщикам».

Тогда Абаза предлагает вопрос: «Кто же за мнение министра финансов?»

Все молчат, а затем из всех выделяется Влад[имир] Дм[итриевич] Философов и объявляет, что он поддерживает мнение министра финансов.

Таким скандалом кончилось это дело. Разногласие сделано. Бледный и злой министр финансов ушел из заседания, и теперь этому вопросу шествовать предстоит в Общее собрание.

Вышнеградский прибавил, что только сегодня, почти не спав ночи от сильного волнения, он немного успокоился и пришел, в объяснение непостижимого поступка Бунге, к следующей догадке. Не выкинул ли он эту штуку потому, что весьма недавно по вопросу об обложении налогом железнодорожных акций даже тех дорог, которые по своим уставам от этого налога освобождены, он, министр финансов, точно так же был один с [Н. Н.] Селифонтовым против нас всех, и на частном совещании, после заявления [Д. М.] Сольского о том, что слух об отдельном мнении м[инист]ра финансов проник на биржу и роняет курс и кредит, и что в виду этого не следует ли им всем согласиться с мнением м[инист]ра финансов, чтобы не делать во вред кредиту разногласие, на что все, и Вышнеградский в том числе, и согласились; так не пришло ли в голову Бунге, ободрившись этим примером, такую же позицию принять и в этом вопросе, с мыслью вынудить всех согласиться с его мнением. Но и это объяснение весьма неутешительно, ибо в том вопросе была серьезная причина для членов Госуд[арственного] сов[ета] сдаваться, причина чисто патриотическая. А здесь, наоборот, все члены Соединен[ного] присутствия, кроме Философова, поставлены в необходимость сказать министру финансов, что в данном случае, упорствуя не сбавлять 1 рубля для платежей заемщиков на январь, он прямо идет против желания Государя и ставит себя в подчинение Картавцевой фантазии больше, чем воли Высшего правительства, вот что печально и непостижимо.

К этому эпизоду присоединяется еще свежий эпизод, доказывающий, как Бунге смеется над нуждами промышленности. Приехал сюда из Ельца очень умный помещик, [С. С.] Бехтеев. Он устраивает в Ельце на разумных основаниях первый опыт элеватора. Для этого ему нужно между прочим от м[инист]ра госуд[арственных] имуществ[541] получить чиновника для проверки и рассортировки качества зерна, поступающего в склады, и одного чиновника от министра финансов для контроля над количеством зерна, поступающего в склады и из складов. [М. Н.] Островский все обещал Бехтееву устроить так, как он этого просит. Бунге его принял и, засмеявшись ему в глаза, сказал, что он никакого чиновника ему не даст, а что прежде всего надо этим делом заняться, составить инструкции для такого чиновника, что для этого нужно месяцы, словом, затормозил все дело, и в Госуд[арственном] совете сам об этом говорил, смеясь и называя просьбу и проект Бехтеева нелепостью.