Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Да хранит Вас Бог, да благословляет и вдохновляет Вас…

Начну с ничтожного, потому что это ничтожное имеет характерное значение. «Новое время», этот орган общественного мнения à la minute[556], разом повернуло фронт, и как ни в чем не бывало после 3 лет остаиванья Бунге и его финансовой политики, после ряда ругательств, изрыганных на Вышнеградского, теперь ругает финансовую систему Бунге и сообщает известие о том, что ходят слухи о назначении Вышнеградского на высокий самостоятельный пост![557] Таков свет, и таковы люди.

Но любопытно знать, почему так жарко отстаивало «Новое время» финансовую политику Бунге? Ларчик просто открывался: как это ни цинично, но это правда. Статьи финансовые за Бунге пишет и писал в «Новом времени» [К. А.] Скальковский; а этот Скальковский, не скрывая даже, говорил, что ему нужен Бунге потому де, что он обещал ему место директора Д[епартамен]та мануфактур и внутр[енней] торговли. Теперь слухи приписывают Бунге падение, теперь он не нужен, так давай его ругать.

Затем в pendant[558] к этому интересны добытые мною разными подходами и окольными путями мнения государственных сфер о Вышнеградском. Здесь обнаружился, без всякого с его стороны усилия, блестящий поворот в его пользу, который следует самым решительным образом приписать его такту, его скромности и главным образом проявлению впервые замечательно ясного ума и трудолюбия совсем необыкновенного. В особенности интересны впечатления первого заседания Финансового комитета. Впечатления общие особенно выразил за всех [С. А.] Грейг.

– Я ожидал, – говорил он, – услыхать умного человека, но я никогда не ожидал приветствовать в Вышнеградском такого полного государственного человека по соединению знания предмета с ясностью усвоения и изложения и по ширине этих ясных взглядов. Это человек, на которого может опираться государство и в трудные минуты.

В этих словах нет ни аффектации, ни экзажерации[559]. Абаза, со своей стороны, встал в позу высокого покровителя и благожелателя Вышнеградского и осыпает его ласками благоволенья без конца.

Но тут я счел нужным предостеречь Вышнеградского, который совершенно невольно, вследствие своей скромности и как новый в среде государственной человек, очень легко может поддаться обольщениям, от действительно неотразимых и опасных чар Абазы. Это Мачтену(?)[560] в полном смысле слова, и теперь у него одна по-видимому цель: обольстить Вышнеградского.

У Абазы расчет ясен и понятен: обольстить Вышнеградского человеку как он, с большим умом, с этим блеском его ума, с его остроумием и с его личными прелестями – возможно именно потому, что Вышнеградский сам умен, а с другой стороны, не освоился еще с тем миром, где Абаза свой и первый человек. Раз он обольстит Вышнеградского и тот получит назначение или влияние на финансовую политику, у Абазы является сильный повод желать оставаться председателем Департ[амента] экономии, где он очевидно может непосредственно влиять на Вышнеградского.

Но вот что тревожно, это слух, пущенный по городу о желании Бунге быть на месте Абазы. Этого, скажу перед совестью, не дай Бог в интересах Государя и государства. Бунге совсем не индифферентный элемент в области финансовой; он ученый либерал, а ученые либералы у нас это те люди, про которых никогда нельзя сказать: где кончается либерал и где начинается враг Самодержавного русского правительства. Бунге, кроме того, это человек весь пропитавшийся и пропекшийся в самой тлетворной атмосфере демократов и врагов Самодержавия; завтра, будь он во главе Департамента госуд[арственной] экономии, кончено; этим департаментом завладеют те самые Огрицки, которые теперь завладели М[инистерст]вом финансов. И если Вышнеградский будет назначен и их выживет из Минист[ерст]ва финансов, то несомненно они все перейдут в Департамент экономии Госуд[арственного] совета или явно или тайно, и все меры Вышнеградского будут встречать в Деп[артамен]те экономии у Бунге противодействие.

Это было бы бедствие! И из двух – никакого не может быть сомнения в случае выбора – Абаза [в] сто миллионов раз был бы желательнее, ибо он представляет собою среду западно-либеральную с консервативным оттенком, он парламентарист консервативной партии, а Бунге представляет собою среду людей прямо враждебных русскому нынешнему правительству.

Засим сам собой напрашивается вопрос – кого желать на место Абазы? Я останавливаюсь на мысли, о которой говорил мимоходом и вскользь в моем прошлом Дневнике.

Перерыв. Вбегает ко мне гр. Кутузов с встревоженным лицом.

– Слышали? – говорит.

– Что? – вырвалось у меня с испугом.

– Бунге остается; сегодня [Г. М.] Раевский объявил это в Министерстве финансов громогласно.

– От кого вы слышали?

– От двух чиновников Министерства финансов, неужто это возможно.

– Я ничего не слышал положительного об его уходе и ничего не слышал о том, что он остается, а слухам не верю ни за, ни против, дождусь событий.

– Сегодня я и другой ужасный слух слышал, что будто [Д. А.] Толстой уходит, и на его место [Н. А.] Манасеин.

– Ну уж это, мне кажется, басня из басен; судя по тому, что его не утверждают министром, надо думать, что в нем еще не уверены, и не без оснований не уверены, – и вдруг его станут назначать на пост, по своему значению высший в государстве, и во главе министерства, где он первой буквы азбуки не знает.

– Это, впрочем, клубный слух, за что купил, за то продаю.

Продолжаю после ухода Кутузова.

Мне казалось бы, что действительно вопрос о назначении министра финансов столько же важен в настоящую минуту, сколько важен вопрос о том, чтобы при назначении его была полная гармония между некоторыми ведомствами не только в убеждениях, но даже в оттенках убеждений. Это условие чуть ни не важнее всего остального. Это не coup de main[561] – и не coup de tête[562], назначение нового министра финансов в настоящую минуту, если оно должно состояться, это будет важным государственным событием, означающим новую финансовую эру в государственной жизни России. Но затем, чтобы эта новая эра могла привести к практическим результатам, необходимо, чтобы все финансовые функции действовали единомышленно в финансовом смысле и в политическом, то есть чтобы все финансовые коллеги нового министра финансов были глубоко и твердо преданы Самодержавию и в то же время были одного финансового образа мыслей. Без этого ничего не выйдет ни цельного, ни производительного. [Д. М.] Сольский, например, человек способный, но не теоретик, как Бунге, и не имеет за своею спиною ни демократов, ни социалистов; с другой стороны, Сольский не так умен, как Абаза, и опять-таки не имеет, как Абаза, никаких личных отношений ни к той или другой политической партии, ни к той или другой области экономической жизни. Все это вместе дает ему в случае вопроса: кому быть в тон в случае назначения Вышнегр[адского] министром финансов сему последнему председателем Департамента экономии – предпочтение перед называемым толками Бунге или перед нынешним Абазою.