Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Но, слава Богу, tout est bien qui finit bien[548], фабрики сдали Грессеру вокруг Петербурга[549], а насколько опасность была угрожающа, доказывает, что на другой день после бунта в Шлиссельбургском участке пристав Выборгской части донес о движении рабочих на фабриках у него, с целью подготовить забастовки, а пристав Нарвской части на другой день донес о сильном брожении между рабочими у него в участке.

Да, все это так, но этот случай, столь рельефно обнаруживающий всю несостоятельность и даже весь вред такого учреждения, как фабричные инспектора, сильнее и настоятельнее чем когда-либо указывает на безотлагательную необходимость не теряя ни минуты покончить с нынешним миром преданий и людей в Министерстве финансов. Просто страшно становится за каждый день. Мало того, на днях я виделся с пермским губернатором[550]; это неглупый и даже дельный человек. Он мне вот что сказал: «Министерство финансов действительно, как вы пишете, подпольно разрушает одною рукою то, что другою рукою хочет приводить в порядок Минист[ерст]во внутренних дел. Представьте, что я узнаю, что пока в М[инистерст]ве внутренних дел на всех парах готовится столь нужный проект усиления власти в губернии, и между прочим проект реформы в земских учреждениях с целью отнять у этого учреждения его право облагать население земскими сборами, Министерство финансов учредило у себя комиссию и разрабатывает вопрос о земских сборах, между прочим, совсем в другом духе и в ином смысле, чем министр внутренних дел, и как бы признавая за земством безобразное право облагать самовольно сборами население России».

Не менее интересно и печально то, что например в М[инистерст]ве финансов готовится так называемая паспортная реформа, то есть отмена паспортной системы. Мысль эта издавна бродит в наших чиновных сферах. Я ее слышал из уст [И. П.] Огрицки в 1862 году. Сопоставление двух отзывов об этом вопросе крайне интересно и назидательно.

Огрицко говорил: «Вернейшее средство покончить с Россиею самодержавною и монархическою это уничтожение паспортной системы; она главная сила у правительства и у полиции…»

Бисмарк сказал: «Если бы я мог восстановить паспортную систему в Германии, я бы победил и раздавил гидру революции окончательно. А Россия имеет паспортную систему, и хочет ее отменить, горе ей…»

Сегодня имел при случайном свидании с товарищ[ем] м[инист]ра финансов по одному частному делу один из тех разговоров, которые потревожат душу и помнятся до конца жизни. После разговора о деле [П. Н.] Николаев обратился ко мне с словами: ну что ж, можно вас поздравить, то, что вы так желали, совершается, Бунге допевает свою лебединую песнь.

– Дай Бог, – отвечаю я.

– Но знаете, вы слишком горячитесь и слишком пристрастно нападаете на все министерство. Во-первых, Бунге сам честнейший человек.

– Это бесспорно, если речь идет о честности в смысле денежном; но о другой честности, гражданской и государственной, вы позволите мне не быть вашего мнения.

– Отчего же, он чист и невинен, как дитя.

– Да, это принято говорить, чтобы его защищать; но я, признаюсь, этой детской чистоте не верю ни на йоту. И в самом деле, надо быть очень простодушным, чтобы представлять себе ребенком человека, который постоянно окружен людьми безусловно крайне либерального [на]правления, когда ему это говорят, пальцем не шевелит, чтобы кого бы то ни было удалить, людям другого направления не верит; это простодушие не детское, а притворное, не говоря уже о том, что он очень мстителен и злопамятен, а это с детским простодушием, согласитесь, не вяжется. А главное, я вам вот что скажу, и вы вероятно согласитесь со мною, что Бунге вовсе не человек нынешнего правительства, это книжный теоретик весьма либерального свойства, который понятия не имеет о практическом значении такого вопроса, как самодержавное настроение правительства, и который потому самому всегда будет, как был, в руках людей исключительно красного направления.

Что же касается чинов министерства, то я вовсе не говорю, что все министерство вредного направления, я говорю, что дух этого министерства такой, какой был при [И. П.] Огрицке.

– Нет, – прервал меня Николаев, – вот тут-то вы ошибаетесь… Дух этот есть, но не везде, далеко не везде.

– Однако, он есть, вы соглашаетесь.

– Я вам больше скажу, я вам вот что скажу: вы правы относительно Департамента окладн[ых] сборов [А. А.] Рихтера; это вредный и опасный человек. Это мой товарищ по школе, но я все-таки скажу, что он опасен, и я это Бунге не раз говорил. Затем не менее вреден и опасен [А. С.] Ермолов, о котором вы, кажется, ничего не говорите, с его Департаментом неокл[адных] сборов, и наконец очень вреден – [Е. Е.] Картавцев, вот эти 3 ведомства действительно таковы, как вы их описываете.

– И это мало? Да именно эти 3 ведомства самые страшные, потому что у них постоянно живая связь с Россиею и народом посредством податных инспекторов, акцизных чиновников и т.д…

– Да, правда. Но другие ведомства в М[инистерст]ве финансов безупречны…

– Да, за исключением Департамента мануфактур, где также много гнездится либеральной плесени…

Итак, вот чего я дождался: от самого Николаева узнал, что три департамента в М[инистерст]ве финансов не только вредны, но и опасны!

Узнаю сегодня от ген. [Н. И.] Шебеки вещь, которая заслуживает серьезного внимания, и вероятие коего подтвердил И. Н. Дурново на основании всех прежних его отношений в М[инистерст]ве внутренних дел. Шебеке же это с отчаянием передавала мадам Грессер. Дело в том, что положение [П. А.] Грессера становится каждый день все невыносимее; или он заболеет, или он с ума сойдет, или он должен будет все бросить и уйти. Без того уже каждый день ему приходится жутко от возни с Думою, но теперь преследование его [П. В.] Оржевским доходит до невозможных и нестерпимых пределов. Только что он, Грессер, успел по поручению [Д. А.] Толстого хладнокровием и благоразумием затушить в начале рабочий бунт, как Оржевский вместо того, чтобы его благодарить, призывает его и делает ему выговор за то, что он осмелился превысить власть, и прибавляет, что его обязанность была ограничиться одним составлением протокола.

– А если бы пока я составлял бы протокол, все фабрики стали по примеру этих бунтовать.