Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков

«Вот бы этих огоньков да в эту темень», — подумал Радовский.

Пол был залит кровью.

Партизан догадался об этом по хорошо знакомому тяжёлому духу. Однажды они зашли с отрядом в мёртвую деревню. Всех жителей согнали в амбар. Аромат свежей крови не забывается. Особенно если ты сидел в подлеске и слушал, как расстреливали безоружных крестьян.

Луна вышла из-за облаков и серебряный свет проник в окна. В его сиянии Радовский увидел голую девушку, чья мертвенно-бледная кожа была покрыта широкими разводами крови. Всё ещё лежа на полу, он прошептал:

— Лиля?

Тварь обернулась.

Память её состояла из фотокарточек, с которых лица счистили лезвием. [Свой?]

Ей был интересен растянувшийся на полу партизан. Пока она ненадолго утолила первый голод и ей хотелось поиграть. Она села верхом на полуживом немце. Схватила того за нос и выкрутила, как мальчишки делают вишенку. Только в этот раз оторвала кончик и закрутила хрящ штопором.

Радовский завороженно переводил взгляд с изуродованной груди на лицо.

Глаза мёртвой Лили залила чернота.

«Как будто ворона смотрит».

Он медленно пополз на попе обратно в сторону двери.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Стычка закончилась, партизаны взяли Елово.

Бой прошёл совсем не так, как задумывал Шевченко. И там, где ещё час назад стоял частокол из бойцов, теперь зияли дыры. Но оплакивать павших товарищей будут после.

Шевченко руководил, отдавая короткие и чёткие приказания. Мёртвых партизан оттащили к поленнице, откуда потом заберут с собой, чтобы похоронить в лесу. У стены одной из изб под прицелом сидели трое выживших фрицев. Один был сильно ранен в голову и то терял сознание, то приходил в себя. Его усадили посередине, чтобы он опёрся на товарищей.

— Что с этими делать будем? Пристрелить?

— Погодь.

Радовский приблизился к командиру и нервно зашептал на ухо. Глаза Шевченко расширились, и он с недоверием посмотрел на солдата. Тогда Радовский увлёк Шевченко к избе и показал в окно. Внутри Лиля ломала человеку ногу, как ивовый прутик, каждую кость в нескольких местах.

— Как кошка с мышкой, — прошептал Шевченко.

И не смотря на лютый мороз, на лбу у него выступил пот.

Партизаны заволновались и начали переговариваться, каждый хотел заглянуть в избу.

То, что Шевченко и Радовский увидели внутри, не принадлежало миру обычных, понятных вещей. И всё же долгие месяцы схрона на болоте познакомили каждого партизана с чертовщиной, которую нельзя было объяснить. Призрачные огоньки и протяжные стенания, мертвецы, которые приходили попрощаться во снах, и Тот, кто бродит среди деревьев. Всего этого не должно было быть в мире, пахнущем порохом и раскалённым железом. Но оно было.

— У нас есть подарок для немчуры! — объявил командир своему отряду.

Немцев собрали в сенях дома, в котором хозяйничала Лиля.

Первым внутрь затолкнули раненого. Он не мог самостоятельно стоять на ногах и товарищей заставили внести его в дом. Они увидели, что их ждёт.

Один из них, молодой солдатик, оттолкнул стоявшего рядом партизана и хотел сбежать. Или получить пулю в спину. Лишь бы его не бросили на растерзание к чудовищу.

Бунчук, молчаливый партизан, вскинул двустволку и всадил молоденькому фрицу дробью по ногам. Выстрел громыхнул, как раскат грома, и туча свинцовых шариков сорвала мясо с правой ноги беглеца.

Его кинули в дом следующим.

Одного за другим они скормили Лиле всех немцев, как скармливают объедки свиньям. Партизаны слышали звуки кошмарной трапезы. Человеческая плоть рвалась со звуком мокрой портянки, и каждый понимал, что этот звук будет преследовать их в самых страшных кошмарах. Партизан Бунчук не сдержался и обильно проблевался на земляной пол в сенях. Пора было возвращаться в лес, снимать болотный лагерь.

Партизаны понурились. Победа не принесла радости, они покидали Ело-во, с пятью павшими товарищами на плечах, которых придётся хоронить без креста и без имени, в пахнущей хвоей земле.

Они не стали заботиться о Лиле. Каждому в детстве бабка рассказывала, что нечисть пропадает с первым криком петуха.

Но в Елово не осталось петухов.

Дверь за их спинами протяжно скрипнула.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ганс всё не умирал.

В суматохе и сутолоке беспокойной ночи ему удалось притаиться. Он с удивлением обнаружил, что ранение в живот не такая уж мучительная смерть. Всего лишь надоедливо долгая. Он перевернулся на спину и медленно-медленно сучил ногами, пока не дополз к виселице. Здесь последние силы покинули его, и всё, что ему оставалось, лишь наблюдать последнее седое утро из-под отяжелевших век.

Вот и кончилась перестрелка. Он слышал грубый гомон партизан и немецкие крики.

— Bitte! Bitte!

О чём они умоляли? Ганс умирал со спокойным осознанием того, что им нет прощения за то, что они сотворили.

— У жизни есть чувство юмора, а, Грубер? — обратился он в пустоту.

И тихо затянул:

«Перед казармой у больших ворот фонарь во мраке светит, светит круглый год. Словно свеча любви горя, стояли мы у фонаря с тобой, Лили Марлен. С тобой, Лили Марлен…»

Перед самой смертью он успел удивиться: в деревне царила суета. Партизаны разбежались в стороны, отовсюду звучали истошные крики.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Радовский тяжело бежал по глубокому снегу.

Как в кошмаре каждый шаг давался с невероятным усилием. В боку остро кололо, и горло саднило так сильно, будто он проглотил стеклянное крошево. Тварь преследовала его.

Он мечтал оступиться, упасть в мягкий ледяной пух и надеялся, что смерть будет быстрой и без мучений. Но животный инстинкт заставлял его бежать в лес.

«Залезу на дерево!» — эта мысль тревожными огоньками горела в голове.

И тут же вспоминал рассказы отца о незадачливых охотниках, которых медведи снимали с самых высоких ёлок.

«Надо было взять гранаты».

Но вряд ли бы это помогло. Радовский видел, как отстреленные пальцы Лили продолжали жить своей жизнью, ползти по мёрзлой земле, как жирные черви.

Он карабкался вверх по пригорку, где снега намело меньше, и выступала жёлтая прошлогодняя трава. Но на каждом шагу можно было поскользнуться и полететь назад, в объятия чудовища.

Наконец он достиг леса. Голые деревья стояли стеной, за которой так долго им удавалось прятаться. В землянках, на болотах, в шалашах из бурелома, словно в медвежьих берлогах. Война для Радовского стала смертельной игрой в прятки. Лишь бы схорониться, уцелеть. Он бежал в партизаны от самого себя, но дальше бежать было некуда. Он спиной чувствовал, что тварь