Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

деталь, чужеродную в этой картине запустения. На тумбочке, прикрытый потертым, выцветшим платком, лежал надкусанный кусок черствого хлеба. Сердце резко сжалось, словно схваченное ледяной рукой. Стараясь не производить ни звука, ступпая на цыпочках, чтобы не разбудить скрипучие половицы, я подошел к кровати. Поставил свечу на тумбочку. Пламя нервно задрогнуло, тени на стене заплясали еще быстрее, превращаясь в гротескных монстров. Затаив дыхание, медленно, предельно осторожно отогнул край шерстяного одеяла, скрывавшего лицо незваного гостя. И в тот же миг меня накрыло волной такой неистовой, всепоглощающей радости, что перехватило дыхание. Горло сжалось от волнения. Хотелось броситься к нему, прижать к себе спящего, но я сдержался. Не смел нарушить его покой, его долгожданный сон.

— Добро пожаловать домой, Рой, — прошептал я, голос дрожал, предательски выдавая бурю эмоций.

Запись 38

Запись 39

«Здравствуй, Адам, С большим трудом мне удалось вспомнить твой адрес в Тифенбахе. Надеюсь, это письмо всё же найдёт тебя, попадёт в нужные руки. Не знаю, что произошло, но тётя Клэр сама не своя. Несколько дней она совсем не выходила к обеду, запершись в своей комнате. А когда наконец вышла, представляешь, я заметила у неё седые прядки! Она выглядела очень подавленной, словно её подкосила какая-то неведомая болезнь. С нами она почти не разговаривает. А ведь ещё совсем недавно тётя Клэр без устали донимала нас расспросами о внуках, мечтала о продолжении рода. А теперь, когда я сообщила ей о своей беременности, она лишь отмахнулась, как от какой-то докучливой, не стоящей внимания сплетни. Да, Адам, ты не ослышался, я беременна. Не знаю, что произошло, какое чудо свершилось, но Джон наконец обратил на меня внимание. Может быть, я покажусь тебе дурочкой, но я совсем не хочу этого ребёнка. Мне кажется, с его появлением моя жизнь, и без того не слишком радостная, изменится, и боюсь, что не в лучшую сторону. Как твои дела? Надеюсь, местные жители приняли тебя хорошо, и ты живёшь в тёплом доме, не голодаешь. Я долго не могла прийти в себя после нашей последней встречи. Я была так рада тебя обнять, вдохнуть твой родной запах. Если бы только мы могли снова видеться без всех этих препятствий, без этих условностей, разделяющих нас! Ты очень возмужал, Адам. Взгляд твой стал каким-то особенным: в нём теплота, и в то же время - лёд. Кажется, будто ты стал совсем закрытым, отгородился от всего мира невидимой стеной. Но, может быть, мне лишь так показалось, и я ошибаюсь. Адам, милый, береги себя. За меня не переживай. Может быть, я ещё полюблю ребёнка, что растёт во мне. Но в любом случае, пусть это прозвучит зло и жестоко, но родить наследника - это лучший вариант, чтобы больше не слышать возмущения тёти Клэр и наконец-то полностью отгородиться от Джона, стать хоть немного свободнее. Прости, что тебе пришлось всё это читать, что я вылила на тебя свои горести и сомнения.

С любовью,

Хелла К.»

Мысль об инвесторе, столь необходимом для претворения в жизнь задуманного, не давала мне покоя. Где найти человека, готового вложить средства в столь рискованное, сложное предприятие? Перебрав в уме всех знакомых, я с грустью понял, что единственной кандидатурой, способной на подобный шаг, была госпожа Салуорри. Однако напрямую обращаться к ней я не мог. Мне требовалась поддержка, рекомендация человека, вхожего в её ближний круг, и на эту роль, как мне казалось, идеально подходил Александр.

Мысль о том, чтобы написать ему, вызывала у меня противоречивые чувства. С одной стороны, я испытывал неловкость, граничащую со стыдом. Обращаясь к нему с просьбой, я невольно чувствовал себя жалким попрошайкой, вымаливающим подаяние. С другой стороны, я понимал, что другого выхода нет, и действовать нужно было решительно, на свой страх и риск. Александр, несомненно, был осведомлен о моём аресте. В отличие от моей матери, он не упек меня за решетку, и это давало робкую надежду на снисхождение. Инвестор был нужен мне не только для финансирования самого главного, стержневого пункта моего плана. Его участие должно было стать весомым аргументом для жителей Тифенбаха, доказательством серьезности моих намерений.

Если сам Дьявол, искушенный в делах делец, поддержит меня, значит, он увидел в моём проекте нечто стоящее, разглядел потенциал там, где другие видели лишь пустые фантазии. Его имя, его авторитет должны были стать тем тараном, что пробьет стену недоверия и скепсиса, позволит завоевать доверие горожан и повести их за собой. Ожидание ответа превратилось в настоящее испытание.

Каждый день начинался с надежды и заканчивался разочарованием. Внутри всё трепетало, словно я, начинающий автор, отправил свои труды на суд самому Карлу Марксу. Это сравнение подчеркивало не только важность ответа, но и мою собственную неуверенность, робость перед авторитетом. А ответа всё не было. Дни сменялись неделями, а долгожданное письмо так и не приходило. В голове роились тревожные мысли. Первая и самая очевидная: что, если Александр, мой адресат, уже не работает у госпожи Салуорри? Это казалось маловероятным. Он всегда производил впечатление человека, на котором держится всё дело. Уверенный в себе, компетентный, он выглядел как незыблемый столп её бизнеса, как фундамент, без которого здание неминуемо рухнет. Его уход был бы равносилен землетрясению, и вряд ли такое событие могло пройти незамеченным. Он был настолько уверенным управляющим, настолько органично вписывался в свою роль, что трудно было представить, что какая-то сила, кроме, разве что, самой судьбы, могла бы его оттуда сместить.

Так, в мучительном ожидании, пролетело три долгих месяца. За это время я успел заручиться поддержкой тифенбаховцев, но и тут