Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

— Похоже, для тебя эта ночь ещё не закончилась, — промурлыкала Аня с ехидной улыбкой, протянула руку к моему лицу и коснулась его кончиками пальцев; в тот же момент ироничное выражение сменила грустная улыбка и она прошептала: — Береги себя. Бедовый ты. Лучше держаться от тебя подальше.

— Светает уже, но эта ночь закончилась не для всех, — продекламировал я на манер хокку.

Она нехотя от меня отлипла и пошла по дорожке вверх, но вдруг замешкалась, медленно повернула голову и посмотрела так, будто мы видимся в последний раз. Её глаза в этот момент наполнились — даже не слезами, а едким дымом. Они стали тёмно-серыми и запали глубоко в глазницы, а кожа вокруг покрылась графитовой пылью.

— Спасибо за этот волшебный вечер, — сказала Аня.

— Что? — Я расхохотался.

— Не смейся! — огрызнулась она. — Я никогда его не забуду. Я открыла сегодня новый мир. Я многое поняла. Я испытала огромное потрясение, но парадокс заключается в том, что после всего этого я не вижу продолжения… — Она сделала мхатовскую паузу, на секундочку опустив шагреневые веки. — … без тебя.

Охранник долго смотрел ей в спину, — она шла неверной походкой, словно нащупывая землю голыми пятками, и туфельки раскачивались у неё в руках при каждом шаге, — а потом повернул ко мне маленькие хитрые глазёнки.

— Ты что с ней сделал? — спросил он. — Уходил с шикарной девицей, а вернулся с какой-то мочалкой.

— Не надо грязных инсинуации. У нас ничего не было, кроме задушевной беседы, — холодно парировал я.

— Ну ладно, это ваши дела, — криво ухмыльнулся он и продолжил с серьёзным видом: — Короче, братан, слухай сюда внимательно… В отель тебе возвращаться нельзя, а то уедешь сегодня в багажнике. Калухин передал для тебя, чтобы ты шёл вдоль трассы на Небух, а он подберёт тебя минут через десять. Всё понял?

Я молча кивнул. Он поднял рацию и нажал кнопку.

— Андрей. Андрей. Приём.

— На связи, — раздался в динамике знакомый голос.

— Пошли кого-нибудь… Срать хочу.

— Сейчас подойду, — ответил Калугин.

— Ну всё, парень, двихай. — Он похлопал меня по плечу, и это не показалось мне каким-то амикошонством, а напротив: я был крайне ему благодарен за оказанное содействие.

Я развернулся и пошёл к трассе. Чувство одиночества и жуткая тоска навалились на меня свинцовой тяжестью. Над тёмно-синими горами восходила молочная аура — близился рассвет. По всему телу судорожными волнами разбегалась похмельная ломота. Кружилась голова, подташнивало, хотелось жрать, пить, курить, но больше всего хотелось опрокинуть стакан холодной водки, чтобы все внутренности обожгло, а потом свалиться на землю и уснуть — желательно без сновидений.

Пройдя метров двести, я, словно бычок, забурился в придорожный куст. Обмяк и опустился на мокрую траву. Обхватив голову ладонями, задумался. На внутренней поверхности век, словно на экране, мелькнули размытые обесцвеченный кадры — хроника последних событий: тревожное предгрозовое небо, серая угловато-рубленная скала, покрытая высохшим мхом, и высокая худощавая фигура в чёрном подряснике, мелькнувшая на выходе из пещеры, в руках — алюминиевая кружка, на губах — загадочная улыбка; батюшка подходит всё ближе и ближе, его всклокоченная седая шевелюра светится на фоне тусклого солнца, и несколько серебристых тонких лучиков протыкают её насквозь; он плещет на меня из кружки, и всё внутри каменеет; он смеётся, а я вижу его глаза, кристально чистые, бездонные, наполненные до краёв любовью.

А потом появляется лобовое стекло, покрытое тонким слоем пыли, с двумя треками от стеклоочистителей и радужными кишками насекомых, размазанными по всей его поверхности, и пламенеющий закат в окружении лиловых облаков над кромкой горизонта.

Мелькают какие-то гуттаперчевые куклы в страусиных перьях и в кружевах, — выпуклые ягодицы, отполированные ляжки, потрясающие голени, клоунский макияж и совершенно одинаковые улыбки, — они скачут как будто в замедленном кино и синхронно вскидывают ноги… А потом гаснут огни рампы и я вижу тёмный силуэт, словно демон несущейся над молом.

21.

Во сне я услышал рокот автомобильного двигателя, но не мог проснуться и встать, хотя прекрасно понимал, что это едет Калугин. Я даже видел сквозь эту онейроидную призму, как над асфальтом стелется утренний туман и размытые ходовые огни медленно проплывают мимо. Моя голова висела на шее, словно чугунная гиря, и я не мог оторвать её от земли. Я хотел крикнуть, но из моих лёгких вырвался лишь сдавленный стон. Я не мог шевельнуть даже пальцем, но вдруг машина резко остановилась, скрипнула дверь, и послышались быстрые шаги… Кусты раздвинулись как театральный занавес, и я увидел озабоченную физиономию Калугина.

— Ты чё тут разлёгся?! — воскликнул он, глядя на меня сверху вниз. — Я же просил идти вдоль дороги! Чудом тебя увидел.

Я не мог шелохнуться и не мог ничего ответить.

— Поехали! — крикнул он, ломая от нетерпения ветку, и в этот момент я проснулся.

После того как я открыл глаза, изменилось только одно: у фантома, которого я встретил на границе двух миров, глаза были ядовито-жёлтые и зрачки были вытянуты эллипсом, в отличие от настоящего Калугина.

Я с трудом поднялся, окутанный росой и дрожащий от холода, на ватных ногах двинулся к машине. По пути меня вывернуло наизнанку и на асфальт посыпались тёмно-зелёные черви… «Похоже, я ещё не проснулся», — подумал я.

Организм требовал новых вливаний. Меня постепенно охватывал ужас: «Что со мной? Я болен? Я умираю? Я всё чаще и чаще зависаю в потустороннем мире. Мне становится всё труднее возвращаться в реальность. Как бы мне не остаться там навсегда».

— Надеюсь, ты уже понял, что происходит? — спросил меня Андрей, когда я бухнулся на переднее сиденье.

— Не совсем. Ты мне объясни.

— За тобой приехали очень серьёзные люди. Весь отель на уши поставили.

— Бенефициарий этого мероприятия — Резо? — спросил я равнодушным тоном.

— А как ты думаешь? — ответил он вопросом на вопрос и добавил: — Меня удивляет твоё олимпийское спокойствие. Похоже, ты не понимаешь, в какое дерьмо вляпался.

— А кто этот человек? — спросил я, с трудом проталкивая слова через гортань.

В тот момент мне было совершенно плевать на весь этот балаган и хотелось только одного: выпить, а потом забыться,