Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

продлевая этот сон до бесконечности лошадиными дозами алкоголя. Я не воспринимал реальность в полном объеме, а видел её лишь через тонкое горлышко бутылки, и мне даже было забавно наблюдать её в подобном ракурсе.

— Это её фанат, её поклонник, довольно влиятельный. Она — для него фетиш, который он всем демонстрирует.

— То есть он её трахает?

— Не знаю. Я в замочную скважину не подглядывал.

— А чем он занимается?

— Он контролирует на побережье гостиничный бизнес. Он занимается рейдерскими захватами предприятий, открывает магазины и рестораны.

— Крутой дядя! — присвистнул я.

— И работает он на такого человека, что нам лучше не знать о таких вообще.

— Какой-то вор?

— В определённых кругах довольно известный дедушка.

В тот момент мы летели по горному серпантину и рваные клочья тумана разлетались в разные стороны. Сияющий краешек солнца поднялся над горным хребтом, и первые лучи как будто пронзили меня насквозь — так защемило сердце и такая обрушилась тоска, что захотелось вздёрнуться на первом суку. Именно с восходом понимаешь, насколько близок и неотвратим твой «закат». Именно с восходом приходит чувство обречённости и понимание твоей ничтожной роли в этом бесконечном круговороте жизни. На востоке молочная аура заполнила холодное индиговое небо, а на западе повисла умирающая бледная луна. Ещё мгновение и жаркое ярило растопит её окончательно — ледяной капелькой она сползёт в лазурное море.

Андрей молча крутил баранку, напряжённо вглядываясь в туманную перспективу и преодолевая с каким-то даже трепетом бесконечные её изгибы. На обочинах дороги иногда мелькали небольшие памятники без надгробий, напоминая живым, что здесь за каждым поворотом их караулит смерть.

«А наша жизнь — такая же точно дорога, состоящая из одних непредсказуемых поворотов, — подумал я, — и любой… любой может оказаться последним».

— Теперь ты понимаешь, какой опасной гадюке наступил на хвост?! — эмоционально спросил Калугин, повернув ко мне пылающее от восхода лицо.

— Мне уже не первый знак был… — пробормотал я.

— Что? Ты о чем?

— Валить надо отсюда, — задумчиво произнёс я. — У меня такое чувство, что мои ноги растут в землю, хотя ничего страшного в этом нет. Меня в жизни убивали неоднократно, но я каждый раз выкручивался, словно Колобок. И теперь я ничего не боюсь: у меня уже иммунитет выработался. Все видят на кладбище кресты, а я — только плюсы.

Калугин посмотрел на меня с опаской, а я, перехватив его взгляд, засмеялся:

— Не бойся, Андрюша… Я пока — в уме. Мне так проще думать. Я всегда думаю вслух. А ты?

Он отрицательно мотнул головой и упёрся взглядом в лобовое стекло.

— В этом и заключается наше кардинальное отличие, — молвил я с грустной улыбкой. — Я всегда завидовал таким, как ты.

— Это каким? — спросил он.

— Таких, как ты, родителям приносят аисты, а меня принёс и выбросил им под ноги разрушительный ураган. Они ведь не ждали меня. Они хотели от меня избавиться, но у них ничего не вышло: я цепко ухватился за жизнь… Я смешал все их планы. Маме было семнадцать, а папа учился в институте. Я превратил их романтические отношения в жёсткий реализм. Они снимали какие-то углы, жили впроголодь, постоянно ссорились… Да я и сейчас для них — камень преткновения. Жуткая головная боль.

Андрей приподнял бровь и кинул в мою сторону недоверчивый взгляд, — казалось, он совершенно не понимает, о чём я говорю.

— Меня негде не ждут, — жалобно бормотал я. — Я везде лишний. Я вечный жид Агасфер. Я одинокий волк, которого обложили красными флажками.

— Ладно! — прервал Калугин поток моего сознания. — Отсидишься у меня пару дней, а потом отправлю тебя домой.

— А откуда ты знаешь, где мой дом? — спросил я, сотворив глупую физиономию.

— Хотя не думаю, что у них возникнут проблемы достать тебя на Урале, — продолжал он, не обратив внимания на мою реплику. — У них очень длинные руки.

Я громко расхохотался:

— Ну прямо мафиозная вендетта!

— Даже в Тагиле постарайся уйти в тень, — продолжал наворачивать Калугин. — Как говориться, живи на измене. А сюда дорогу вообще забудь. Они такое не прощают.

— Весёленькие дела! А куда мы едем?

— Ко мне домой, — ответил Калугин, и я больше его не беспокоил, пока мы не доехали до моста через речку Небуг.

К этому моменту солнце висело над горами невыносимо ярким пятном. Мелководная река, впадающая в море, намыла песчаную косу и разлилась в тихую гавань тёмно-бутылочного цвета. Постепенно море меняло палитру красок, начиная с бледно-голубого и заканчивая на горизонте чистым серебром. Прохладный ветерок врывался в открытое окно. Чайки возбуждённо кричали и сыпались в воду перевёрнутыми семёрками; у них начинался утренний жор.

— Останови у ларька, — попросил я, когда мы проехали мост; на развилке дорог стоял продуктовый павильон с вывеской «24 часа».

— Возьми что-нибудь пожрать… и курева, — попросил Андрюха и полез в карман за деньгами.

— Перестань! — сказал я и аккуратно прикрыл дверь.

Продавщица спала на прилавке, положив под голову мясистый локоть. Тоненький лучик света, пробиваясь сквозь опущенное жалюзи, запутался в её густой чёрной шевелюре. Когда хлопнула дверь, она подняла испуганное лицо и спросила с явным кавказским акцентом:

— Что хотели, уважаемый?

Я попросил четыре банки тушенки, два килограмма макарон, два нарезных батона, три литра минералки «Архыз» и две пачки сигарет «Winston».

— А нормальная водка у вас есть? — вкрадчиво спросил я, разглядывая стеллажи, заваленные разношёрстным товаром: там были даже кастрюли и сковородки.

— У нас вся водка нормальная. Никто ещё не жаловался, — ответила продавщица, выкатив на меня карие глаза и свою необъятных размеров грудь.

— Может… не успевают пожаловаться? — строго спросил я.

— Что? — Она смотрела на меня враждебно.

— Ладно, — улыбнулся я, — давайте вон ту… с синенькой этикеткой.

— Возьмите лучше эту, — указала рукой на полку, — московскую.

— А в Москве её кто крутит? Дагестанцы?

— Зачем так говорите? — обиделась в конец гордая армянская женщина.

— А почему акцизной марки нет? — спросил я с глупым видом.

— Отвалилась, — сухо ответила она, устремив вдаль