Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов

Август 1915 г. отметился проникновением и распространением в городах деревенских слухов. Тихомиров передавал услышанный спор с торговкой-крестьянкой: «Правительство не слышит народного голоса, властям никто не сказал того, что в народе толкуют промеж себя. Вот, например, толкуют бабы, крестьянки, привезшие на продажу всякие продукты. Она громко говорит, что везде во власти изменники. На возражение, что не нужно верить этому вздору, — она говорит: „Какой там вздор, царица чуть не каждый день посылает в Германию поезда с припасами; немцы и кормятся на наш счет, и побеждают нас“. Напрасны возражения, что это нелепость, и что физически невозможно посылать поезда… баба отвечает: „Ну уж там они найдут, как посылать“… Ей говорят, неужто она, дура, не понимает, что Государь ничего подобного не допустит? Она отвечает: „Что говорить о Царе, его уже давно нет в России“. — „Да куда же он девался?“ — „Известно, в Германию уехал“. — „Да, глупая баба, разве Царь может отдать свое царство немцам?“ — Она с апломбом отвечает: „Да ведь он уехал на время — только переждать войну“. Кто распространяет такие чудовищные бессмыслицы? Это вопрос неважный. Могут распространять не только наши революционеры, но даже сами немцы. Но дело не в том, что распространяют, а в том, что верят»[1258]. Последнее замечание Тихомирова представляется особенно важным. Действительно, вне зависимости от источника подобных слухов их распространение говорит об иррационализации массового сознания. Проникновение абсурдных слухов в письменные тексты городской культуры свидетельствовало о том, что они становились частью и городского политического фольклора. Археолог В. А. Городцов, который на страницах своего дневника регулярно записывал удивившие его слухи, отмечал, что «и в нелепых слухах есть крупки некоторой правды»[1259].

Среди «бытовых» слухов этого времени можно отметить связанные с «монетным голодом». В августе в петроградских и московских газетах появились статьи с заголовками «Куда исчезла разменная монета». Количество медных и серебряных монет в свободном хождении, действительно, сократилось. Обыватели стали придумывать объяснения, которые увидели в том, что евреи, предчувствуя кризис и обесценивание бумажных денег, собрали у себя всю медь и серебро. По другой версии — медные и серебряные монеты были вывезены в Германию, чтобы спасти ее от экономического кризиса. Была и более реалистичная версия: сокращение хождения разменной монеты было вызвано оккупацией русских областей немцами, в результате чего разменная монета выбыла из внутреннего обращения. Тем не менее в торговых заведениях возникали нешуточные ссоры из‐за отказов продавцов давать сдачу. 17 августа в Петрограде произошли крупные беспорядки, было разгромлено несколько рынков на почве недостатка разменных денег[1260]. Петербуржец писал в Москву: «Вообще в городе был большой переполох из‐за мелкой разменной монеты, разгромили везде много лавок. И у нас, на Охте, бабы устроили бунт, разбили почти все лавки в д[оме] П. Иванова… Были вызваны солдаты и конные городовые; убили одного городового»[1261]. Участились конфликты в трамваях, где кондукторы не могли дать сдачу, а отдельные пассажиры этим пользовались[1262]. Подобные мелкие бытовые столкновения создавали в повседневности обывателей конфликтное поле, негативно влиявшее на массовые настроения и становившееся в конце концов фактором революционизирования общества.

Находились решения «монетного голода». Кухарки и прислуга требовали у хозяев мелочных лавок открывать им счет несданной сдачи, кухарки разных хозяев кооперировались, совершая покупки на круглые крупные суммы[1263]. 18 августа Государственный банк открыл несколько меняльных касс, к которым тут же выстроились длинные «хвосты». Корреспонденты писали: «18 августа с раннего утра у Государственного Банка опять огромные толпы у разменных касс. Запружены не только вестибюль и коридоры банка, его двор, но и тротуары на Екатерининском канале, Малого Гостиного Двора до Чернышева переулка, а также часть Садовой»[1264]. Следует заметить, что очереди являлись настоящими фабриками слухов, и по мере их увеличения рос удельный вес абсурдной информации, в той или иной степени дискредитировавшей власть и накалявшей общественную атмосферу. В итоге решено было организовать новые пункты размена денег — при полицейских участках. 24 августа, в понедельник, впервые за всю историю были открыты государственные сберегательные кассы, которые ранее не работали из‐за поверья, что если отдать деньги в понедельник, то платить придется всю неделю.

Л. А. Тихомиров считал монетный кризис спланированной акцией Германии, распространившей недостоверные слухи о нехватке медных и серебряных денег, а также результатом действий евреев-шпионов. Зараженный ксенофобией и шпиономанией, автор дневника склонен был в любом беженце и представителе иной национальности видеть врага. Тем не менее, когда открылись обменные кассы, он сам отправился в банк: «В лавочках отказывают в сдаче, даже и в крупных магазинах, потому что все только берут мелочь и не дают ее. Государственный банк осажден толпой, принесшей свои трехрублевки для размена на мелочь. Там пустили для выдачи этой дурацкой монеты один ряд касс. Я был в субботу в банке и видел эту безумную толпу… Рожи психопатические, рассерженные. Противно смотреть. Эта нелепая штука выдумана, как слышно, немцами чтобы уронить курс бумажек. К нам эта подлинная эпидемия пришла с беженцами, среди которых, конечно, явились и евреи — немецкие шпионы. Еще на Западе распространили слухи, что немцы не будут брать русских бумажек, а только звонкую монету… Сегодня, как слыхал в этом же банке, на Ярославской дороге арестовано два жида со шкатулками мелкой монеты»[1265].

«Вечернее время» находило гендерно-психологические объяснения медному кризису: в статье «Разменный психоз» ответственность за исчезновение монеты возлагалась на женщин, которые, поддавшись «общему настроению, без всякой нужды собирали мелкую разменную монету, но теперь выяснилось, что она очень неудобна для ношения и хранения, а потому они стараются сдать ее обратно поскорее»[1266]. Корреспонденты писали, что у петроградского губернского казначейства появились очереди из женщин с мешочками, которые стремились обменять медную монету обратно на бумажные деньги.

Если «медный голод» был в итоге удовлетворен, то ситуация с серебряной монетой так и не была стабилизирована, и власти нашли выход, который стоил императору части его престижа: осенью по распоряжению министра финансов в оборот были выпущены вместо серебряных монет разменные марки в 10, 15 и 20 копеек, за основу которых была взята серия почтовых марок с представителями Романовской династии, включая Николая II. Марки были неудобны для использования, часто липли к рукам, что вызывало ругательства и проклятия современников, в том числе по адресу изображенного на марках императора. Однако ажиотаж вокруг «таинственного» исчезновения разменных монет по инерции продолжался и после введения марок. 2 октября газеты писали, что в меблированных комнатах на Троицкой улице в Петрограде был задержан скупщик, собравший 5 пудов медных денег[1267]. Ситуацию с разменной монетой В. М. Бехтерев назвал массовым психозом, списав его на специфику «нервного времени»[1268].