Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс

будем продолжать помогать им, но что мы также заинтересованы в военном присутствии в их странах и сотрудничестве с их правительствами в области борьбы с терроризмом, и эту заинтересованность нельзя сбрасывать со счетов. Это были компромиссы, которые не так просто было проглотить.

Принятие мириад компромиссных дипломатических решений требует дисциплины – самоконтроля, сдержанности и тщательного анализа исходных предпосылок. Слишком часто дипломаты убаюкивают себя, начиная принимать желаемое за действительное и почти сознательно закрывая глаза как на истинные причины тех или иных событий за рубежом, так и на долгосрочные последствия наших действий. После войны в Персидском заливе многие из нас наивно полагали, что режим Саддама Хусейна рухнет сам собой под гнетом внутренних противоречий. Как бы скептически мы ни относились к заявлениям большинства представителей разведывательного сообщества, звучавшим в период подготовки к войне 2003 г., что у Саддама есть оружие массового поражения, мы ни разу не подумали о том, что иракский диктатор, возможно, лишь пытается создать иллюзию того, что оно у него есть, чтобы отпугнуть внешних и внутренних врагов. Нехватка воображения помешала честному обсуждению необходимости войны как таковой, а также правильной оценке рисков альтернативного политического решения. Излишне говорить, что в широком смысле к еще более трагичным результатам привело наше упорное нежелание трезво оценить неизбежные негативные последствия войны.

После восстания в Сирии в 2011 г. многие ошибочно считали, что революционный порыв масс, которой так быстро смел Бен Али и Мубарака, быстро сметет и Асада. Даже после того, как сирийский президент продемонстрировал свою способность к сопротивлению, сложилось столь же неверное представление, что трагедия Сирии не перешагнет ее границ. Миллионы беженцев, хлынувших в соседние страны, а оттуда и в Европу, в скором времени показали всю близорукость этого представления. В тот же период в Ливии мы слишком часто принимали желаемое за действительное, полагаясь на способность и готовность наших ближайших европейских союзников действовать без поддержки США и совершенно не понимая, как трудно будет создать хоть какое-то подобие политического порядка в обществе, которое Каддафи буквально раздел догола, лишив системы современных институтов власти.

Особенно трудно было вообразить темпы, с которыми развивались события в России после окончания холодной войны. Пределы американо-российского партнерства и взаимодействия стали видны уже во времена Ельцина, но мы по-прежнему полагали, что у Москвы практически нет другой альтернативы, кроме принятия, пускай и с неохотой, предлагаемой ей второстепенной роли в Европе. Расширение НАТО происходило на автопилоте и рассматривалось как данность американской политики еще долгое время после того, как пришло время пересмотреть его фундаментальные принципы. Обязательства, первоначально отражавшие наши интересы, превратились в пустой звук, двери НАТО были взломаны и открыты для Грузии и Украины. Путин счел это пересечением последней ярко-красной линии – как, впрочем, это сделал бы любой другой возможный российский лидер. Режим Путина, годами питавшийся высокими ценами на энергоносители и, на первом этапе, чувством уязвленной национальной гордости, резко качнулся назад. Но даже после беззастенчивой аннексии Крыма было трудно предположить, что Путин будет продолжать сводить с нами счеты вплоть до систематических попыток повлиять на американские президентские выборы 2016 г.

Ясновидение – дар, о котором дипломаты могут только мечтать, но тем важнее тщательно анализировать исходные предпосылки. Используя знание истории и профессионального опыта, дипломаты должны научиться мыслить нешаблонно и всегда быть готовыми пересмотреть сложившиеся представления. Мудрость, умение искать компромиссы и соблюдение дисциплины остаются важнейшими профессиональными качествами дипломата.

* * *

В современном мире цифровых коммуникаций и виртуального общения по-прежнему ничто не заменит старомодных человеческих отношений – ни деловых, ни романтических, ни дипломатических. Способность строить отношения с людьми, преодолевая, по словам легендарного журналиста CBS Эдварда Мерроу, «последние три фута, главное звено в цепочке международных коммуникаций», остается основой эффективной дипломатии.

Новое понимание роли и главных задач американской дипломатии как сферы человеческих отношений – необходимое, но недостаточное условие ее эффективности в наступающую сложную эпоху. Помимо этого, во главу угла нашего традиционного института следует поставить использование современных возможностей и навыков. До сих пор наши усилия в области обновления дипломатии были направлены в основном на ее капиллярную систему, а не на артерии, – мы больше заботились о том, как мы выглядим, чем о том, как работаем. Ситуацию следует изменить.

Начать можно с четкого понимания дипломатической стратегии и более последовательной тактической доктрины[161]. Американские военные давно поняли значимость систематического обобщения опыта и анализа последствий своих действий. В отличие от них, карьерные дипломаты могут похвастаться скорее своей способностью быстро приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам, чем тщательным изучением опыта и умением заглядывать далеко вперед. В процессе обновления дипломатии после Трампа необходимо снова сделать упор на методы работы дипломатов, изучение истории дипломатии и искусства ведения переговоров. Кроме того, нужно, чтобы материалы, обобщающие опыт крупнейших достижений дипломатии, – таких, например, как Дейтонские мирные соглашения или ядерная сделка с Ираном – были доступны всем практикующим дипломатам.

Обновление дипломатии также требует пересмотра американских дипломатических приоритетов. Мы должны сосредоточиться прежде всего на проблемах, имеющих особое значение для внешней политики XXI в., – технологических, экономических, энергетических и климатических. Среди представителей моего поколения, как и среди наших предшественников, немало специалистов по контролю за ядерными вооружениями и использованию традиционных источников энергии; ни такое понятие, как «забрасываемый вес»[162], ни механизм ценообразования в нефтяной отрасли не являются для них китайской грамотой. За последние несколько лет моей работы в правительстве я провел немало времени, сидя на совещаниях на седьмом этаже Госдепартамента или на заседаниях в Зале оперативных совещаний Белого дома рядом с умными, знающими коллегами, которые, как и я, лишь делали вид, что разбираются в проблемах и возможностях, связанных с технологической революцией. И Госдепартамент, и исполнительная власть в целом должны проявлять больше гибкости и творческого воображения, привлекая к работе специалистов в области новых технологий, в том числе нанимая их на временную работу и на должности среднего звена, как мы это делали на заре атомного века.

То же самое касается и проблем в области внешней торговли и экономики. В меморандуме, который мы готовили для Уоррена Кристофера четверть века назад, я писал, что «отделить национальную безопасность от экономической становится все труднее»[163]. Сегодня это уже и вовсе невозможно. В указанном документе мы утверждали, что экономические соображения «следует учитывать в первую очередь при разработке любого направления нашей внешней политики; до конца текущего десятилетия ничто не будет иметь такого значения для нашего будущего положения в мире, как способность влиять на ситуацию в мировой экономике и поддерживать собственную конкурентоспособность»[164]. В течение всей моей службы, начиная со времени пребывания у власти Джорджа Шульца, Госдепартамент судорожно пытался усилить свою