Милый Эдвард - Энн Наполитано

Беса, оглянувшись через плечо, крикнула:

– Шай, mi amor[6], ты одета?

– Да. – Голос Шай доносился откуда-то сверху. – В чем дело?

Беса не ответила. Она повела Эдварда мимо гостиной вверх по лестнице. Через открытую дверь он увидел Шай, она прислонилась к подушкам на кровати с книгой в руках. На ней была пижама с розовыми облаками.

– Привет, – поздоровался Эдвард.

Шай суетливо приподнялась.

– Эм, привет.

– Шай, – сказала Беса, – может, расскажешь Эдварду, как прошел твой день в лагере? – Ее рука лежала на плече Эдварда, и это ощущение было одновременно прекрасно и мучительно.

– Зачем? – спросила Шай.

Эдвард почувствовал, что Беса взглядом пытается навести дочь на верную мысль. И в это мгновение он смутно, но понял, зачем пришел сюда. Он хотел побыть с другим ребенком, отдохнуть от напряженных, внимательных, взволнованных глаз взрослых.

– Ты когда-нибудь бывал в лагере? – бодро спросила Беса.

– Все это выглядит странно, – возразила Шай.

Беса вздохнула, глядя на дочь.

– Ты не обязана со мной разговаривать, – успокоил ее Эдвард. – Если не хочешь, то все в порядке.

– Я скоро ложусь спать.

Он обвел взглядом комнату и нашел кресло у окна.

– Я могу посидеть там немного. – Эдвард почувствовал, как его тело обмякает. Он сглотнул. Затем сделал вдох. – Всего несколько минут, – осмелился произнести он.

Шай обменялась с мамой сложными, многозначительными взглядами. Эдвард направился к креслу. Ему казалось, что он под водой и пытается выплыть. Костыли волочились по ковру. Почему ковер такой мягкий?

– Я позвоню Лейси, чтобы она знала, где ты.

– Между прочим, повторюсь, все это стра-а-а-нно, – еще раз отметила Шай.

Когда Беса вышла из комнаты, Эдвард уже засыпал. А когда проснулся, то увидел белый свет, яркий настолько, что было тяжело моргать. Кто он? Где находится? Что происходит? Стоило ему привыкнуть к свету, как мозг перестал паниковать и щелчки в голове прошли, и Эдвард увидел, что он сидит один в комнате Шай. Его колени укрывало зеленое одеяло. Эдвард почувствовал, что он в доме один: стены, распахнутая дверь – от всего веяло пустотой. Он просто продолжил сидеть.

Наконец он пошел домой и постучал в дверь.

– Вы злитесь на меня? – спросил Эдвард, когда тетя открыла.

Лейси бросила на него странный взгляд.

– Не думаю, что могу злиться на тебя. Иди в дом, отдохни. Сегодня у тебя назначена встреча с врачом.

Когда Эдвард опустился на диван, Лейси помогла ему поднять больную ногу на стопку подушек на кофейном столике.

– Я вам мешаю? То есть, может, это из-за меня вы не ходите на работу?

Она поправила уголки подушек вокруг его ноги.

– Нет. Раньше у меня была работа, – сказала она. – Но я перестала работать, когда забеременела. В прошлом году. Нужно было соблюдать постельный режим.

– Ох.

Лейси оглядела комнату, и Эдвард понял: это ее пространство. На нижнем уровне столика были сложены журналы. Те, что находились в поле его зрения, были либо о беременности, либо о детях. Тетя проводила дни в одиночестве, мечтая о ребенке. Эдварду резко захотелось встать и выйти из комнаты, так же, как он вышел из детской наверху, но Шай уехала в лагерь, ногу покалывало от боли, и ему больше некуда было идти.

– Я подумывала о том, чтобы найти другую работу. Что-нибудь, – сказала Лейси. – Но пока на это нет времени. – Она замолчала, словно пытаясь отдышаться. – Принести тебе что-нибудь перекусить?

– Нет, спасибо.

Шла мыльная опера, в которой женщина плакала над тем, что ей предстоит сделать аборт, а ее мать размышляла, стоит ли уходить от мужа. Эдвард поймал себя на мысли, что теперь чувствует время по-новому. Ему казалось, что часы наслаивались друг на друга, складываясь в дни, а дни складывались в недели. Недели шли рядами, набирались в пятьдесят две. Полет состоялся 12 июня. Сейчас, наверное, был конец июля. Время шло своим чередом.

Доктор нервно покашливал. Он вошел в кабинет, громко топая, и продолжал топать секунд десять, стоя напротив Эдварда и Лейси. Когда он наконец остановился, то выглядел весьма довольным собой.

– Ты потерял несколько килограммов с момента происшествия.

Происшествия? Какое-то мгновение Эдвард пребывал в замешательстве. Потом до него дошло, что доктор имел в виду.

– Это нехорошо, – сказала Лейси.

– Это нехорошо, – повторил доктор.

На одной из стен висело массивное изображение бабочки. Интересно, думал Эдвард, не надоело ли оно доктору? Бабочка была огромной и казалась раздутой, она не выглядела красивой. Ее размеры и форма заставляли всех держаться от стены как можно дальше.

– Купите ему мороженое, шоколадные батончики, все, что он захочет, – сказал доктор и издал выразительный гудящий звук. – Сейчас не время для голодовки. Растущий организм, ему нужны калории. Похудеешь еще на килограмм, и я отправлю тебя под капельницу, Эдвард. А это означает повторную госпитализацию.

По дороге домой тетя попросила:

– Пожалуйста, подумай, что ты можешь съесть.

Эдвард чувствовал себя пустым. В нем не было ничего живого. Еда казалась ему не только ненужной, но и неуместной.

Лейси запарковалась на стоянке гипермаркета. Она выключила двигатель, но не убирала руки с руля. Бросила на Эдварда взгляд, которого он раньше не видел.

– Прошу тебя, Эдвард, – сдавленным голосом сказала она. – Если бы Джейн знала, как плохо я забочусь о тебе…

– Нет, тетя Лейси, – возразил Эдвард. Он начал оглядываться, словно надеялся найти новые слова, но увидел только «удобство», «магазин», «чипсы», «пиво», «распродажа», «парковка».

Лейси вышла из машины, и Эдвард поспешил за ней.

Войдя в магазин, тетя сказала:

– Мы пройдемся по всем рядам. То, что тебе менее противно, клади в тележку.

Он посмотрел на горы шоколадных батончиков. Хрустящих, с карамельной начинкой, орехами, темным шоколадом, белым шоколадом, молочным шоколадом. И выбрал «Твикс» – любимый батончик Джордана. Плечи Лейси слегка опустились, когда он положил его в корзину. Чипсы: со вкусом барбекю, сыра, маринованного огурца, укропа, халапеньо, соленые, запеченные, рифленые, плоские, чипсы со сметаной и луком. Он взял пакетик любимых маминых, с солью и уксусом. На соседних стеллажах были выложены фруктовые пастилки, мясные снеки, капсулы для кофе, но он прошел мимо, дошел до длинного ряда хлопьев. «Может, это подойдет?» – спрашивал себя Эдвард. Ему была невыносима мысль о пище, хоть как-то меняющей форму. Невыносимо было слышать хлюпанье, невыносимо было есть что-либо с пузырьками. Поэтому он исключил из списка вариантов супы, тушеное мясо, смузи и газировку. Мороженое тоже, ведь оно таяло, а от этого Эдварду становилось не по себе.