Милый Эдвард - Энн Наполитано

Раздается громкое жужжание, и динамик на потолке объявляет о том, что пассажирам начали развозить напитки. Линда вдруг осознает, что хочет пить.

– Эй? – Стук в дверь, и мужской голос говорит: – Вы там в порядке?

– Да! – отвечает Линда и сжимает тест в руке, как копье. Две полоски на белом фоне. – Да!

Она отодвигает задвижку и, пошатываясь, выходит в салон.

ИЮЛЬ 2013

Когда Эдвард вошел в дом, его сразу отвели в комнату, которая давно должна была стать детской. Джон перенес колыбель на чердак и заменил ее односпальной кроватью с темно-синим покрывалом. Полка, заполненная картонными книгами, осталась. Стены были выкрашены в светло-розовый: всякий раз, когда Лейси узнавала, что ждет ребенка, она верила в то, что родится девочка. У окна стояло кресло-качалка.

Эдвард на мгновение остановился в дверях. Джон выглядел смущенным, как будто забыл, зачем они здесь. Эдварду хотелось развернуться и уйти так, чтобы дядя этого не заметил.

Это не моя комната, думал он. Этого не может быть.

– Хочешь посмотреть на озеро? – спросил Джон.

Он подошел к окну, и Эдвард, опираясь на костыли, поковылял за ним.

Уэст-Милфорд стоял на берегу озера шириной одиннадцать километров. Во время расцвета города в конце 1800-х годов по нему курсировали три огромных парохода, перевозили туристов с поездов на один из многочисленных курортов. С появлением самолетов туризм изменился. Люди все еще приезжали в Гринвуд-Лейк, но это были только семьи из Нью-Джерси и Нью-Йорка, многие из которых покупали тут летние дома. Родители Джона познакомились, когда им было по восемь лет: они играли на берегу озера, где оба проводили каждое лето. Милфорд был безопасным городом, хотя в то время такими были большинство пригородов. Дети бегали свободно, проскальзывая в дом только перекусить и поспать, мокрые и загорелые.

В 1970-х годах озеро утратило свою популярность и привлекательность. Если семьи могли позволить себе летний домик, они покупали его на побережье Нью-Джерси или на Лонг-Айленде. Прибыль отелей падала, и постепенно они все закрылись. Джон и Лейси купили дом в 2002 году, вскоре после свадьбы. Они сделали это отчасти из-за того, что здесь могли позволить себе более приличный вариант, чем в пригороде Нью-Йорка, и отчасти из-за того, что тут было много ИT-предприятий, куда мог устроиться Джон. К тому же озеро напоминало Лейси о Канаде.

Со второго этажа открывался хороший вид, а из детской, как и из спальни, была видна обширная голубая поверхность озера.

– Когда тебе станет лучше, ты сможешь поплавать, – сказал Джон.

Внутри Эдварда вновь раздался щелчок. Он вспомнил подслушанный разговор – мама сказала папе, что у Лейси был еще один выкидыш. Он не знал, что означает это слово, и нашел его в словаре.

– Мы обязательно приведем комнату в порядок, – начал Джон. – Ты сам решишь, какого цвета хочешь стены, я их перекрашу. У тебя есть любимый цвет?

– Спасибо, не нужно, – ответил Эдвард.

Он повернулся и медленно вышел из комнаты, затем спустился по лестнице. В эту ночь он спал – или, вернее, не спал – на диване в гостиной. И жалел, что его выписали из больницы. Это чувство было странным и непривычным, но, с другой стороны, все чувства теперь были такими. Все-таки больница с ее пищащими аппаратами и размеренными ритуалами держала его в равновесии. Эдвард чувствовал металлический стержень, заменяющий часть берцовой кости, а кожа казалась чужой и грубой на ощупь. Волосы на голове, у которых даже нет нервных окончаний, почему-то болели. На вторую ночь пребывания в Уэст-Милфорде он сидел на диване, положив руки на бедра. Боль мерцала даже за пределами его тела. Он думал, что неспособен пережить это.

На следующее утро раздался стук в дверь. Джон уже ушел на работу, а Лейси еще не спускалась. Эдвард тяжело моргал – он чувствовал вместо глазниц два раскаленных сухих камня – но, опираясь на костыли, пошел ко входу. На пороге стояли девочка примерно его возраста и женщина – судя по всему, ее мать. Женщина темноволосая, со светло-коричневой кожей. Она держала красный термос. Девочка спряталась, выглядывая из-за спины матери. Эдвард видел только один глаз за стеклами очков, который смотрел прямо на него. В мозгу начало щелкать, а потом перестало. На секунду Эдвард почувствовал себя хорошо. Свободным, нормальным, цельным. И это мимолетное ощущение выбило его из колеи.

– Привет, – сказал он, обращаясь к девочке.

– Меня зовут Беса, – ответила вместо нее женщина. – А это Шай. Мы живем по соседству, ты будешь часто нас видеть. Я захватила кофе для твоей тети, но, кажется, тебе он нужнее.

Она приветливо протянула Эдварду термос, и он прижал его к груди. Запах напомнил ему о кафе рядом с их квартирой в Нью-Йорке, из распахнутых дверей которого на улицу выливался аромат, заманивающий прохожих внутрь.

– Я… – Он замер в нерешительности. Впервые после произошедшего ему нужно представиться, но как? Эдди больше нет. И даже обрадовался решению, которое тетя приняла в больнице. – Я Эдвард.

Беса тепло улыбнулась ему, и Эдвард мгновенно вспомнил улыбку мамы, а затем его накрыла волна страха. Ему вдруг захотелось свернуться калачиком у ног этой женщины. Неужели каждая мать, которую он встретит, будет напоминать о его собственной? Если это так, то он обречен.

– Мы знаем, кто ты, niñito[1], – ответила Беса.

Шай вышла из-за спины матери, слегка нахмурившись.

– Я на целых два месяца старше его, а ты сказала мне, что нужно дорасти до восемнадцати, чтобы тоже пить кофе.

– Cállate, mi amor[2], – осадила ее мать.

В дверях появилась Лейси и сразу же повела всех на кухню. Эдвард опустился в кресло за столом и налил себе кофе в крышку термоса.

– Нравится? – спросила Шай.

Кофе на вкус был как свежеуложенный асфальт, обжигающий и липкий, но Эдвард кивнул и попытался выпрямить спину. Шай была сантиметра на три выше его, с каштановыми волосами до плеч и ямочкой на левой щеке.

– Ты уже был на улице? – спросила Беса. – Выходил в город?

– Ему нужен отдых, – ответила Лейси. – Он еще не готов.

– И хорошо, – сказала Беса. – Потому что все сошли с ума. Уэст-Милфорд – маленький город, Эдвард, здесь все знают друг друга, и ничего более захватывающего, чем твое появление, не случалось уже давно, если вообще когда-либо случалось. Тетя рассказала тебе, что дом покрасили, пока вы были в больнице?

– Кто покрасил? – не понял Эдвард.

– Городской совет. Они хотели быть полезными, – пояснила Лейси. Она отодвинула стул и подошла к одному из шкафчиков. – Им было неловко, они хотели помочь, но не знали как. Это так бестолково, ведь Джон красил дом только прошлым летом.