Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

– Похвально. Знаю, что здоровье у вас в норме. Медкомиссию в Алма-Ате вы успешно прошли.

Санькино сердце забилось от радости. Неужели?.. Неужели его направят в летную школу? Да, Володя говорил, что в Элисте будут строить аэропорт и, конечно, летчики понадобятся. Пока он будет учиться, и взлетную полосу сделают.

– Вы готовы стать военным?

Военным? Об этом калмыцкий спецпереселенец и мечтать не мог.

– Да!

– Вы – то, что мы ищем и кропотливо собираем по всей стране. Нам нужны смелые и честные люди. С холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками.

Санька вздрогнул. Это слова Дзержинского. Неужели…

– Мы победили немецкий фашизм, но по стране скрывается еще много недобитков, сотрудничавших с оккупантами. Составлявших расстрельные списки коммунистов и активистов. Предававших казни партизан.

Комитетчик сделал многозначительную паузу. Санька молчал. На языке появился вкус железа, словно нож лизнул.

– Есть такие и среди калмыков. До сих пор где-то скрывается человек, выдавший гитлеровцам вашу мать…

Санька вцепился ладонями в боковины сиденья. День Победы, ночь у гроба отца, дедово предостережение про переменчивость судьбы… Вот оно. Ему предлагают сделать месть главным содержанием жизни.

– Как вы, наверное, знаете, сейчас полностью обновляется служба государственной безопасности. Мы решительно избавляемся от тех, кто опорочил нас, кто замарал руки репрессиями…

Да, Лаврентия Павловича расстреляли еще в 1953-м и вместе с ним еще шесть человек. Но ведь не за репрессии, а за измену Родине, совершение терактов, участие в антисоветском групповом заговоре.

– Мы не можем позволить себе новых перегибов, а потому нам нужны такие, как вы, Саша: выдержанные, трезвомыслящие и образованные. Я уверен: вы достойный сын своего отца.

«Будут соблазнять – не ведись», – вспомнил Санька слова деда.

– Ваш отец, Чагдар Баатрович, самоотверженно служил советской власти на всех фронтах, куда бы ни бросала его партия.

И за все заслуги загремел в Сибирь, добавил про себя Санька.

– Высылка вашего народа была ошибкой, – словно услышав Санькины мысли, произнес Иван Иванович. – Виновны же в трагедии те предатели, которые перешли на сторону немцев. Этим людям нельзя давать пощады. Ведь по их вине тысячи калмыков погибли в Сибири, десятки тысяч…

По их вине? По их вине Санька пострадал только один раз: когда хохол выкинул их с дедом из машины. А расстрел собаки, смерть Розы, дяди Дордже, дяди Очира, изнасилование тети Булгун? Нет, этот Иван Иванович передергивает…

Санька почувствовал дрожь во всем теле и сразу – ломоту в глазах. Лист бумаги, который лежал на столе перед комитетчиком, вдруг окрасился в багряный цвет, и лицо Ивана Ивановича стало алым. А потом Санька услышал негромкий звук: ногти скребли по фанерному днищу сиденья стула, и он не мог ничего с этим сделать.

– Я понимаю, это предложение для вас неожиданно, вы растерялись, – оценил комитетчик Санькино состояние. – Я вас не тороплю. Подумайте до завтра. Жду вас с ответом в это же время.

Санька с усилием оторвал руки от стула, поднялся и не прощаясь вышел из кабинета. Как добрел до вагончика, не помнил. По напрягшемуся лицу деда понял, что вид у него не ахти.

– Тебя что, били? – испуганно спросила Надя.

Санька помотал головой и с трудом растянул губы в улыбке.

– Нет. Меня обольщали.

– Как это?

– Мне предложили стать карателем с холодным умом и чистыми руками, – пробормотал Санька, заваливаясь на топчан и закрывая глаза. В затылке пульсировало, перед глазами мельтешили звездочки. Почувствовал, как дед сел рядом.

– На-ка попей! – дед потрепал его по руке. – Легче станет.

Санька приподнялся на локте, осушил чашку холодного чая и снова рухнул. Дед принялся растирать ему ладони.

– Что ты ответил? – спросил он.

– Дали время до завтра.

– Что думаешь?

– И согласиться, и отказаться одинаково страшно, – признался Санька.

Старик завозился, задвигался, по запаху табака Санька понял, что дед разжег свою трубку.

– Если встаешь на путь мести, приготовь две могилы: для врага и для себя, – произнес он тихо, но твердо.

– Я жить хочу, – голос Саньки дрогнул.

– Тогда откажись, – разрешил старик. – Вали все на меня – мол, дед запретил. Калмыков слишком мало осталось, чтобы уничтожать их и дальше.

Санька разлепил глаза. Дедов профиль напоминал каменное изваяние.

– А если на вас начнут давить?

Старик усмехнулся:

– Меня не продавишь. Мне умирать скоро.

Саньку отпустило. Дед взял на себя ответственность. Было ли это малодушием с Санькиной стороны? Об этом он решил подумать позже.

– Саня, Саня, проснись! Дедушка пропал.

Санька подскочил как на пружине. Голова гудела. Дверь в вагончик была распахнута настежь. В проеме стояла Надя: растрепанная, взволнованная. Закатное солнце окрашивало оранжевым светом степь до самого горизонта.

– Что ты такое говоришь? Куда он мог подеваться? – Санька еще плохо соображал.

– Не знаю. Я за хлебом ходила, а там еще селедку завезли. Пока очередь отстояла, пришла, а дедушки нет. Я уже всех соседей обошла, – Надя заплакала. – Нет нигде. Говорят, что видели его, шел вроде вверх на курган.

– Не-е-ет, – Санька помотал головой. – Не-е-ет! Скоро – это же не сейчас… Зови соседей, пойдем искать!

Деда нашли в сухой траве на вершине кургана недалеко от братской могилы красноармейцев. Он лежал навзничь на безымянном холмике, раскинув руки, словно пытаясь обнять пространство. Лицо было спокойным и торжественным. Да не умрешь ты в своей постели, вспомнил Санька старое калмыцкое благопожелание. Да, умирать лучше на поле боя. А деду за всю его долгую жизнь не довелось воевать ни разу. Но ушел он из этой жизни как защитник семейной кармы, забрав на себя огонь гнева за отказ от мести, освободив Саньку от страха перед властью, которая теперь мягко стелила, да жестко накрывала…

– Дед у меня вчера умер. Завещал не мстить, – так и ответил Санька комитетчику, когда они снова встретились. – Я обещал. У нас заветы предков нарушать нельзя.

Лицо Ивана Ивановича стало алым, как вчера. Но бумага, лежащая перед ним на столе, оставалась белого цвета. Саньку, несмотря на бессонную ночь у тела деда, не мутило и не корежило. Он чувствовал себя удивительно спокойным.

Иван Иванович посмотрел ему прямо в глаза. Санька взгляд выдержал.

– Ну что ж, – развел комитетчик руками, – заветы, конечно, важнее карьеры. А на мечтах своих поставьте жирный крест. Куда вас облоно направил? В Комсомольский? Ну, побегаете там от ветра вместе с овцами…

Эпилог

Все-таки они нашли это место. Почти час блужданий по выгоревшей от августовского солнца высокой траве не прошел впустую. Хотя старик уже готов был махнуть рукой, сесть в джип и отправиться в обратный двухсоткилометровый путь. Куда