М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории) - Михаил Иванов

как-то не было особого страха. А что беспокоиться? Думать, рассусоливать до головной боли? К чему? Всего-то вариантов: либо очухаюсь, либо окочурюсь. А теперь вот наслушался – всю жизнь кошмары будут сниться.

– Польза в том, – заговорил Сошедший-с-Небес, – что непосредственная близость смерти, как нам очень точно описал Дилшэд, способна привести к осознанию и безоговорочному принятию конечности человеческого существования. Всё, что до наступления критического момента переполняло внутренний мир человека, просто исчезает, будучи лишь иллюзией. А вот то, что осталось (здесь и сейчас!), и есть реальность —ошеломительная, ослепляющая сознание своей неприкрытой наготой! Правда, не каждый способен принять реальность такой, какова она есть, и подобное откровение способно повредить неподготовленный рассудок. Однако чистое восприятие непременно следует культивировать в себе, поскольку, как только рассеется туман иллюзий, перед человеком откроется возможность верно наметить свой путь, а наметив его, видеть, куда следует поставить ногу, чтобы сделать очередной шаг. Конечно, если он к этому готов и у него есть значимая цель. Такой вот менетекел.

– Поди ж ты… – не посмев спорить с Фанисом, пробурчал Рост. – А я и не догадывался, что мог извлечь пользу изтого, что продрог до костей, вывернул наизнанку желудок и обмочился прямо в штаны… или того хлеще.

– Не расстраивайся, – успокоил Максуд товарища и зевнул. – Я думаю, это была не последняя твоя возможность обгадиться с пользой.

– Не приведи Создатель! – отмахнулся Рост.

– Да уж… – покачал головой Бинеш. – Смерть – она везде смерть: на суше ли, в воде ли. Придёт срок – не отвертишься.

– И никакого ей дела, достиг ты ясности или нет, – добавил Максуд.

– Но раз уж мы не можем ничего изменить, какой смысл переживать по этому поводу? – пожал плечами Сосоний. – Порадуемся всё же, что в этот раз смерть обошла нас всех стороной!

– Ты и мёртвого способен уговорить, дадаш! – словно тонущий, схватившийся за протянутую руку, поспешно поддержал товарища Рост – и осёкся. – Тьфу… Давайте уже о чём угодно, только не о смерти!

– По такому поводу винца бы жахнуть не грех! – бывший разбойник осклабился, втянул широкими ноздрями воздух, будто наполнял их запахом вожделенного спиртного. – А то и ещё чего хватануть… – и цыкнул плотоядно зубом, скосив прищуренный глаз на продолжавшее обгорать жаркое, но с сожалением отвёл взгляд.

– Что, привык? К винишку-то? – Рост похлопал соседа понеобъятному плечу, ухмыляясь. – Бытовал себе небось, Сосон-дадаш, при храме, как в раю!

Сосоний не обиделся, махнул рукой.

– Куда там – в раю! Блюстителям служить – не мёд по хлебалу размазывать: бессонные ночи то в бдениях, то в караулах, послушания, молитвы… Как проповедь на площади – глаз да глаз: приструнить кого, бока намять, а то – хвать, и на допрос! Кхм-м… Чисто разбойник тот же, только банда побольше да посолиднее. Но в разбойных людишках хотя бы сам себе господин…

– Да ты никак жалуешься?! Значит, не от хорошей жизни к нам присоединился!

– Да у вас-то жизнь лучше, что ль? – Сосоний с усмешкой подцепил пальцем пустое блюдо, и, сорвавшись, оно брякнуло об стол. – Не звенит, не булькает.Не-е-т, не в хорошей жизни дело.

– Так в чём же?

– А в том, что… – Сосоний нахмурился, и бандитская бравада сразу слетела с него, – пусто! Пусто было, когда ходил Тропой за концентратом, пусто – когда грабил почём зря… Я в толк не мог взять, что со мной происходит! Ябежал от этой пустоты – а она не отвязывалась, преследовала везде и всюду, как голодный демон! Я измучился задабривать его, всё пытался если не насытить, то оглушить: кутежами, вином, девками, выходками такими, что волосы дыбом!.. Хм-м… Как-то раз моя банда наткнулась на странника. Человека, упавшего с неба, – Сосоний посмотрел на Сошедшего-с-Небес. – Он оказался крепким орешком – слишком крепким, чтобы позволить себя убить, и вот… и вот мы преломили хлеб у общего огня… Он говорил невероятные вещи, в которые трудно было поверить! Даже слышать их было чудно и беспокойно – не то что принять! Да-а… Продлись это знакомство хоть сколько-то ещё, возможно, моя жизнь изменилась бы прямо тогда и я избежал бы повторения и повторения всё тех же ошибок, за которые гореть теперь от стыда до конца дней, – однако мой демон был силён, и наутро потащил меня дальше. Слова же, сказанные странником, запали, видать, мне в самое нутро: что-то проснулось, заскребло в том превращённым мной в выгребную яму углу, где должен был находиться смысл жизни! От этого мне стало ещё хуже, просто совсем невмоготу, но я был туп, и решил, что если оголтелые безумства и потакание греху не помогли, то служение Господину – вот верное средство излечиться! Однако и в храме Блюстителейзаповедей Господних, куда я заявился как был – пьяный, с руками по локоть в крови и с висящими на этих кровавых руках шлюхами, – и там, к разочарованию моему, тоже оказалась пустота. Да, она настигла меня и в храме Господнем… И так было тошно, и так тоскливо, что блевануть хотелось во всю эту вселенскую пустоту! Только на чудо и оставалось уповать… И – свершилось! Теперь у меня есть цель, которая даёт наполненность, желание жить и силу – не ту, дурную, что жгла и мучила, держала меня в личине зверя – а пламень животворный, свет, с которым я готов добиваться этой цели наперекор всему: собственному невежеству, обстоятельствам, блюстителям, смерти… Наперекор самому Господину!

Сосоний выпалил последнюю фразу – и замер ни жив ни мёртв в немом перекрестьи обратившихся на него со всех сторон взглядов, ошарашенно моргая и не решаясь даже вдохнуть: не иначе, испугался, что его вздох или даже удар сердца станет той последней каплей, которая переполнит чашу терпения Всевышнего, и кара Господня тотчас снизойдёт на святотатца. Причём, казалось, не он один ждал этого: никто из бывших здесь в этот час людей не спешил вернуться к оставленным еде, питью и разговорам, лишь майхонщик продолжал свою работу, глянув косо, – должно быть, и не такого повидал на своём посту.

И гром таки грянул, заставив вздрогнуть всех, включая и хозяина. Звякнула посуда. Заторможенный одолевавшим его сном, Максуд не понял, откуда грохот, но увидел, что Спингуль вскочила и обернулась всем телом на звук, израчки её расширились, как у испуганной кошки. Максуд проследил за направлением её взгляда: Аварэ, старший перевозчик, нависал над своим столом серой глыбой, сжимая побелевшие кулаки, – пьяный взгляд налитых кровью глаз, желваки играют на скулах…

– Что вы там поминаете Бога? – глухо прорычал он. – Души свои загубленные помяните!

Иснова резко,