Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Сегодняшняя моя среда была довольно оживлена. Говорили о многом.

Опять заговорили о губернаторах. [А. А. Голенищев-]Кутузов, вернувшись из деревни из Тверской губ., с ужасом продолжает спрашивать: когда же наконец граф [Д. А.] Толстой сжалится над Тверскою губерниею и признает, что час пришел просить об увольнении почтенного и доброго, но страшно вредного губернатора [А. Н.] Сомова. Невообразимо, до чего доходит распущенность тверских элементов беспорядка благодаря Сомову и его системе laissez faire, laissez passer[583]! Лагерь Бакунина и Кии Новоторжского и Весьегонского уездов[584] окончательно взял верх над всею губерниею и творит все, что ему угодно. Это все сводится, разумеется, к анархизму и демократизации губернии, ведомым последовательно и ловко. Последнее земское собрание в декабре, как подтвердил мне Иванов, председатель Варш[авского] окружного суда, гласный Тверской губ., было полным торжеством партии анархистов. Они предложили между прочим и провели большинством голосов ассигновку 50 тысяч рублей на устройство статистической части в губернии, и не стесняясь тут же в залах Собрания говорили, что у них готов целый полк проповедников в народе здравых идей, курсисток и выгнанных учеников разных заведений, которые под прикрытием звания статистических исследователей будут гулять по губернии и проповедовать народу «свет разума».

Но этого мало. Гг. Бакунины пустили в ход новую попытку пропагандирования своих идей: устройство народных библиотек по уездам, с тем, чтобы составление таких библиотек было возложено на земство! Когда об этих подвигах консерваторы говорят Сомову, ожидая от него какое-нибудь негодование, он улыбается кротко и добродушно, приговаривая: «Пускай себе беснуются, перебесятся!» Но весь вопрос в том: когда перебесятся. Ведь в Тверской губернии, например, полиция уездная уже в нескольких уездах не смеет ездить по селам иначе, как ночью. Днем, как въезжает становой в село, Весьегонского, например, уезда, его закидывают грязью осенью, снежками зимою, и ужасными ругательствами летом. Ведь в Тверской губ. 2 года назад толпа крестьян бросилась на вице-губернатора[585] его бить, и он спасся только тем, что удрал пешком и тайком переодетый. Во всяком случае, Тверская губерния требует настоятельно энергичного и дельного губернатора. Еще 2 года назад жандармский штаб-офицер в Твери мне говорил, что Тверская губерния в ее нынешнем положении между прочим тем вредна и очень опасна, что многие уже развращенные Бакуниными молодцы ведут очень деятельно пропаганду по Московской губ., по соседству, а это не шутка.

Невольно мне представляется странность Толстого относительно той или другой личности. Например, по-моему, идеальным назначением в Тверь было бы вице-губернатора Екатериносл[авской] губ. полк[овника В. П.] Рокассовского; он энергичен, ловок, деятелен, весьма неглуп и предан идее Самодержавия, как культу. Как заговоришь о Рокассов[ском], Толстой на дыбы: ни за что, он слишком молод, он то, он се; если он хочет губернаторское место, пускай просится в такую губернию, где генерал-губернатор есть… А между тем вот 3 года, как тот же Рокассовский управляет Екатеринославскою губерниею как губернатор, так как последний[586] всегда или болен или в отпуску, и большинство людей в губернии безусловно одобряет Рокассовского. Его ненавидят только мошенники вроде знаменитого ростовского [А. М.] Байкова или анархисты и социалисты… Невольно спрашиваешь себя: почему человек, который отлично справляется с своим делом 3 года, как управляющий губерниею, не может быть признан годным быть настоящим губернатором. А в Твери ему быть было бы тем паче хорошо, что близко от Петербурга, всегда он был бы под самым строгим контролем, если бы захотел горячиться и выходить из себя.

Есть еще весьма годный человек для губернаторского места; это генерал [И. А.] Арапов, пензенский крупный помещик, который состоит в коннозаводстве, ничего не делает, а между тем имеет именно практический ум.

Мне не везет. Вчера вечером давали «Миллион», и узнаю, что на нем были Государь и Императрица. Никто между тем не дал мне о том знать из театра, когда это было бы так естественно и так близко! Слышал, что Государь сказал [И. А.] Всеволожскому, что пьеса не так вовсе дурна, как ему говорили, и факт, что Он остался до конца, доказал, что Их Величества не очень скучали. Спасибо Государю за то, что Он поехал на пьесу, невзирая на то, что по-видимому слышал о ней резкие дурные отзывы, и не поверил им! Вот образчик того, как беспристрастно ко мне относятся. По словам [А. А. Голенищева-]Кутузова, «Миллион» – при своих недостатках, все-таки в смысле художественном – лучшая пьеса за нынешний сезон. Cela n’est pas beaucoup dire[587], но все же это литературное произведение, а между тем все газеты убедили общественное мнение в том, что это даже не пьеса, а черт знает что такое, и не нашли в ней ничего, кроме бездарности и скуки[588].

Но вот в воскресенье 4 января выходит первый № «Воскресенья». Казалось бы выход нового, первого в своем роде народного издания заслуживал бы хоть слова отзыва. Издание старательное, интересное, дешевое; ясно для всякого, что оно добросовестно выполнено! И что же? Хоть бы звук отзыва в смысле ободрения или одобрения. Да не только в газетах, но ниоткуда. Ругать невозможно при всем желании, не за что, ну так ни звука, ни полуслова, молчок! Тяжело жить при таких условиях. Еще в воскресенье послал первый № Государю в двух видах[589] – и, грешный человек, ждал словечка приветствия и поощрения. Но нет! И тут ошибся!

Слышал от Сабурова И. А. довольно интересную легенду про назначение Вышнеградского, в народном стиле. Решил де Государь, что ему надоели его финансисты, и он поручил своим приближенным царедворцам отыскать умного человека.

– Есть, Государь, ответили ему придворные, один очень умный человек, да только говорят про него, что и себя он не забывал, и в медные трубы лазил, а умный преумный!

– Мне умного человека нужно, сказал царь, зовите мне его.