Твое имя - Эстер И

брови, выражая насмешливую агрессию, но она, казалось, ничего не заметила, и, только когда она остановилась прямо передо мной, я поняла, что ее взгляд направлен куда-то ниже моего лица.

– Эти туфли, – сказала она.

Я посмотрела вниз на свои лоферы, сделанные из двух складок дешевой белой лакированной кожи, которые соединялись вверху блестящей пряжкой. Я была вынуждена купить их у человека, продававшего обувь из кузова своего грузовика, когда мои старые кроссовки развалились прямо посреди прогулки.

Девушка опустилась на корточки. Она схватилась за носок моей левой туфли и подняла ее с тротуара. Лишившись возможности стоять на двух ногах, я чуть не потеряла равновесие, и мне пришлось держаться за ее макушку.

– Я годами ждала, когда увижу кого-нибудь, кто носит мои подметки. – Девушка посмотрела на меня снизу вверх.

– Что такое «подметка»? – спросила я.

Быстро поняв, что я иностранка, она указала на подошву моего ботинка.

– Эта часть, – сказала она. – Я управляю машиной, которая формирует подошвы. Я работаю в обувной мастерской. Но она скоро закроется.

Она вернула мою ногу на землю и выпрямилась. Я думала, она будет подниматься бесконечно – такая она была высокая. Когда ее лицо приблизилось к моему, я увидела черные крапинки в ее светло-карих радужках. У нее были черные волосы до талии и очень короткие брови. Ей могло бы быть и четырнадцать, и сорок. И от нее необычайно хорошо пахло.

– Как так вышло, что я точно знаю, что чувствует твоя нога, когда она давит на подошву, но понятия не имею, куда ты идешь? – продолжила она. Ее тон наводил меня на мысль, что мне следовало предупредить ее о своих планах несколько недель назад, когда я жила на другом конце земли и понятия не имела о ее существовании.

– Я иду в театр, – ответила я.

– Ты встречаешься с кем-то, кого любишь? Он ждет тебя? – спросила она, затаив дыхание, ее взгляд был жестким и безжалостным. – Ты будешь прижимать руку к сердцу, чтобы почувствовать, как оно горит в предвкушении, пока не придешь?

Мун никогда не ждал меня. Он не мог ждать кого-то, кого не знал. Теперь это казалось таким подарком, когда тебя ждут. Я не могла поверить, что когда-либо были люди, которые ждали меня на углу конкретной улицы в конкретный час, среди всех возможных улиц и времен в мире.

– Да, – сказала я. – Он ждет меня.

– Можно я пойду с тобой? – спросила девушка. – Я хочу посмотреть, куда приведут тебя мои подошвы. Я хочу посмотреть, как в них изменится твоя жизнь.

Она пошла со мной в театр и купила билет на соседнее место. Она быстро шла рядом со мной и бросала сердитый взгляд на любого, кто мешал нам пересечь вестибюль, как будто мое судьбоносное воссоединение нельзя было отложить ни на секунду. Когда мы заняли свои места в темном зале, я посмотрела вокруг. Муна, конечно же, нигде не было видно.

Красный занавес раскрылся, и представление началось. Когда я стала свидетелем невероятной грации и точности танцоров балета, я осознала, что Мун когда-то принадлежал этому миру. Но я также поняла, почему он ушел оттуда. Когда Мун танцевал, он проявлял самоконтроль, однако все время давал понять, что его целостность вот-вот нарушится. Он начинал не с позиции силы, а с позиции разрушения, и это придавало его движениям эпический характер выживания. Артисты балета же были не более чем исправно работающими машинами, бесшумными и изготовленными из неопрена. В какой-то момент один из танцоров упал на бок. Остальные даже не дрогнули. Он быстро поднялся, и труппа вокруг него превратилась в неприступное совершенство. Я почувствовала, как танцоры молча поклялись, что впредь не случится ничего подобного.

Во время антракта, девушка повернулась ко мне.

– Где человек, которого ты любишь? – спросила она.

– Его здесь нет, – ответила я.

– Я думала, он ждал тебя.

– Вся правда в том, что он не знает, кто я такая.

– Возможно, прямо сейчас он ждет тебя где-нибудь в другом месте.

– Как я уже сказала, он меня даже не знает.

– Ему не нужно знать, кто ты такая, чтобы ждать тебя. Ты должна его найти. Как только ты покажешь ему всю силу того, кто ты есть, он поймет, что ждал тебя. Ты должна появиться и столкнуть его лицом к лицу с судьбой, которой ты являешься.

Я уставилась на нее. Она внимательно наблюдала за мной, без улыбки.

– Ты уже испробовала этот метод на себе? – спросила я.

– С тобой, – ответила она.

– Послушай, я не знаю, почему ты… как… жвачка. Прицепилась ко мне. – У меня был один из тех моментов, когда моего корейского не хватало, чтобы выразить мои мысли. – Ты меня не знаешь.

Она стала еще более неулыбчивой. При этом она не хмурилась. Для меня было загадкой, как ей это удавалось.

– Разумеется, я понятия не имею, кто ты, – согласилась она. – И я, конечно, не знаю, кем ты должна быть. Для меня ты останешься одной из многих людей, которых я не знаю. Моя единственная мера того, что ты продолжаешь существовать, – это непознаваемость. Если бы я тебя знала, у меня возникло бы искушение использовать это знание, чтобы произвести на тебя определенное впечатление. Нет, я не хочу, чтобы ты была кем-то, кем я тебя считаю. В любом случае не будь такой самонадеянной. Я доверяю своим подошвам больше, чем тебе. И они велят мне следовать за тобой.

После того как представление закончилось, мы остались на своих местах. Я спросила ее о длинном шраме, который шел параллельно ее ключице. Она оттянула в сторону ворот рубашки, чтобы показать, как шрам проходит через все ее плечо. Я представила, что шрам тянулся вокруг ее тела, пока не превращался в хвост. Шрам она получила после того, как упала с мопеда. Она попросила мужчину, ехавшего позади нее, прикрыть ей глаза, когда она мчалась по знакомой дороге, потому что она ужасно устала ко всему привыкать. Он был последним человеком, которого она по-настоящему любила.

– Несмотря на все, через что я прошла, я все еще думаю, что мое одиночество – это часть некоего формирующего характер пролога к радости единения, которое неизбежно ожидает меня, – сказала она. – Разве это не забавно?

Я искренне кивнула, не испытывая никакого желания смеяться.

Ее шрам был таким толстым, что я подумала, что она могла бы тренировать его, как мышцу, чтобы достичь спортивного совершенства. На ее ключицах блестели капельки пота. Одна капелька упала с края, задержалась и скатилась по гребню шрама вниз.

– Твоя боль трехмерна, –