Эзотерическое подполье Британии. Как Coil, Current 93, Nurse With Wound и другие гениальные сумасброды перепридумали музыку - Дэвид Кинан

одновременно звукозаписывающего лейбла и сети магазинов. Virgin выпустил Henry Cow – настоящее откровение, не похожее ни на одну из известных мне групп, а их магазины начали импортировать краут-рок. Первые пластинки Faust были потрясающими, особенно дебют. Но пока я не встретил Стива, мое знание немецкой сцены начала 1970-х ограничивалось преимущественно Can и Amon Düül 2. Другие релизы Virgin/Caroline/Watt привели меня к фри-джазу, в первую очередь к Эвану Паркеру и Полу Литтону».

Тибет, который по-прежнему периодически общается с Фозергиллом, говорит, что он «очень эксцентричный, странный, помешан на иероглифах и пишет книгу об „Улиссе“ Джеймса Джойса. Стэплтон и Фозергилл выглядели тогда прекрасно: в те времена все одевались в стиле постпанк, а Стив и Джон выглядели как хиппи или подпольщики. Стэплтон гораздо общительнее Фозергилла, который казался немного замкнутым, но все равно был совершенно фантастическим мужиком».

Фозергилл родился в Йоханнесбурге, Южная Африка, и в шесть лет переехал в Ричмонд, графство Суррей. Его дед был археологом, художником и литератором, переписывавшимся с Оскаром Уайльдом и Алистером Кроули. У Фозергилла до сих пор хранятся несколько изданий Уайльда с подписями его деду. Эксцентричные дизайнерские идеи деда заслужили похвалу Уайльда, который называл его «архитектором луны». Пожив в США, где он работал в Бостонском музее изящных искусств, Фозергилл-старший вернулся в Англию и открыл в Тейме паб The Spreadeagle, специализировавшийся на таких деликатесах, как брюнуст (коричневый скандинавский сыр), патентованный черный суп Фозергилла из коричневых бобов и коричневого шерри, а также бисквит мавродафни, пропитанный в нездоровых количествах сладким греческим вином и взбитыми сливками и прозванный завсегдатаями «бисквитом гермафродита». Когда Бэланс учился в местной школе, The Spreadeagle был известен как место для кутежа. Отлично зная историю Фозергилла, они с друзьями регулярно совершали набеги в погреб паба в надежде разыскать какую-нибудь редкую рукопись Кроули.

Фозергилл-старший опубликовал множество книг, в том числе посвященных природе в греческом искусстве, садоводству и кулинарии, а также трехтомную автобиографию, первый том которой был его самым любимым – милый, но нудноватый «Дневник трактирщика». В 2000 году его переиздало The Folio Society. Джон Фозергилл – старший умер в 1957 году, и большую часть его эксцентричности унаследовал внук. Фозергилл-младший – такой же денди не от мира сего, разделяющий эзотерические интересы деда, в том числе коллекционирование книг о Венеции – увлечение, заставившее его залезть в долги в 80 тысяч фунтов. «Венецию нельзя объяснить, – признается он. – Никогда еще о городе не было написано столько вводящей в заблуждение чепухи. Атмосферу ветхих домов и каналов, этот тихий влажный воздух, невозможно передать словами. В пяти минутах ходьбы от Пьяццы и Риальто нет уже ни одного туриста. Среднестатистический турист проводит в Венеции меньше суток. Однажды я затащил туда на день своего отца. Он сказал, что город ему понравился, но ему хватило бы там и половины дня. Я же мог бы провести там всю жизнь и все равно не постичь это место. Вспомните строчку из известной песни Лу Рида о другого рода зависимости – это моя жена, это моя жизнь».

В 16 лет Стэплтон закончил школу и поступил в Художественный колледж Хорнси, душную атмосферу которого быстро возненавидел. Вскоре он бросил учебу и провел год «в окружении аквариумов, слушая Amon Düül и мастурбируя. В тот год я потерял интерес к кактусам. У меня была теплица, и обычно я проводил много времени, рисуя растения или просто ухаживая за ними, но Amon Düül все это сдул».

Стэплтон начал переписываться с любимыми краут-рокерами, разослав письма Kollectiv, Kraan, Guru Guru и Cluster. Все они были настолько удивлены, что какой-то англичанин следит за их творчеством, что несколько групп пригласили Стэплтона в гости. Вместе с Химаном они немедленно приступили к сборам. «Это была потрясающая поездка, – улыбается Стэплтон. – Мы съездили в Германию несколько раз. Я сделал обложку для альбома Cluster 1976 года Sowiesoso, но лейбл ее не принял. Сейчас даже не помню, что на ней было изображено. Фозергилл не хотел покидать Англию, он был очень тяжел на подъем, поэтому так и не поехал с нами. Несколько раз он присоединился к нам в поездках за пластинками в Амстердам и Париж, но до Италии, кажется, не добрался. Мне удивительно наблюдать, как сегодня краут-рок переиздают на CD, можно найти любые альбомы или статьи о том, что тогда происходило и на что похожа эта музыка. Но в те годы не было вообще никакой информации, все эти группы были едва известными. Европейские, скандинавские коллективы воспринимались как невероятное открытие, когда вы находили их пластинку. Большинство их оседало в секонд-хендах – рецензионные экземпляры, сразу поступавшие в продажу. Там всегда можно было найти что-нибудь невероятное, о чем никто никогда не слышал. Это было путешествие в неизведанное – гораздо увлекательнее, чем когда все то же самое подается тебе на блюдечке».

В 1973 году Стэплтон и Химан жили у Конни Планка и через него связались с Faust. Те пригласили их пожить в своей коммуне в Вюмме неподалеку от Гамбурга, но, когда ребята оказались у дверей, дома никого не было. В результате им пришлось ночевать на автобусной остановке. «Мы провели много времени с Kraan и Guru Guru, – вспоминает Стэплтон. – Ударник Guru Guru Мани Ноймайер был психом, очень милым. Та фотография на задней стороне Känguru, где он подпрыгивает в образе клоуна с засунутыми за пазуху руками, – такой он и есть на самом деле. Guru Guru постоянно джемили. У них дома вечно кто-нибудь играл». Guru Guru жили в коммуне близ Гейдельберга, прямо посреди леса, где проводили одну вечеринку за другой. Путешествуя по стране, Химан и Стэплтон проехались от гейдельбергской коммуны до Винтрупа, где обитали Kraan. У себя на родине Стэплтон подрабатывал дизайнером рекламных вывесок. Это позволяло ему оплачивать европейские паломничества, поездки в качестве роуди с гастролирующими Kraan и Guru Guru и студию звукозаписи, где был создан первый альбом Nurse.

В сентябре 1978 года Стэплтон работал в British Marketing Service на Уордор-стрит в Центральном Лондоне, где разговорился с местным звукоинженером Ники Роджерсом (не путать с Ником Роджерсом из Current 93). «Все произошло довольно внезапно, – говорит Стэплтон. – Помню, я красил окно и увидел Джона Клиза[53], идущего по другой стороне улицы. Все в офисе бросили работу и подошли к окну, чтобы посмотреть на него. Он просто шел по улице с портфелем, но мы попадали на пол от смеха. Это было так странно – наблюдать за Клизом, который почти что исполнял свою знаменитую глупую походку. Именно после этого мы разговорились с Ники.

Он сказал, что может помочь мне арендовать студию задешево, если меня это интересует, а я ответил, что действительно играю в группе, – продолжает Стивен. – Это было полное вранье, а он спросил: „Как насчет этих выходных?“ И я согласился». Тем же вечером Стэплтон позвонил Фозергиллу и Патаку, уговорив их купить какие-нибудь инструменты. Фозергилл купил электрогитару, педаль – усилитель высоких частот и кольцевой модулятор, Патак нашел старый синтезатор, а Стэплтон притащил ящик игрушек и электронных устройств. «У нас не было никаких ролей, никто из нас прежде не держал инструменты в руках, – смеется Стэплтон. – Мы даже не репетировали. Джон купил гитару за четыре дня до сейшна. Я помню, как он сказал: „Боже, удивительно, насколько все это просто!“ Мы пришли и после тридцатисекундной настройки начали играть, не имея ни малейшего представления, сколько это будет продолжаться и какую форму примет. Все просто возникало по мере нашей работы, в основном вживую, с небольшим использованием овердаба».

Хаотичная гитара Фозергилла вонзалась колючими осколками в напоминавшую ленточный конвейер электронику Стэплтона, а Химан извлекал гул из своего тяжелого, звучащего на тевтонский манер синтезатора. В ответ на доступ в студию они обязались разрешить Роджерсу свободно играть на гитаре. Его протометаллические соло на первом треке, «Two Mock Projections», звучат несколько нелепо – «как долбаный Сантана», жалуется Стэплтон сегодня, однако именно такие причудливые случайные схождения сыграли важную роль в сюрреалистическом арсенале Nurse. «Бо́льшая часть сейшна была импровизационной, но, в отличие от настоящей импровизационной музыки, наша была тщательно переработана путем редактирования и добавления эффектов, – объясняет Фозергилл. – Инженерные навыки Роджерса оказались неоценимы. С одной стороны, он дал нам много полезных советов, а с другой – поставил в трудное положение, предложив добавить свою соло-гитару».

Еще дальше заходит трек «Six Buttons Of Sex Appeal», на котором гитара Фозергилла создает нечто вроде раздвоенных векторов, пионером которых был Дерек Бейли. На этой стадии Nurse напоминали радикальный вариант их любимых групп –