Эзотерическое подполье Британии. Как Coil, Current 93, Nurse With Wound и другие гениальные сумасброды перепридумали музыку - Дэвид Кинан

Фозергиллом и Патаком, которые, по словам Стэплтона, никогда не были близки. Вклад Патака во второй альбом незначителен. Его музыкальные вкусы не были похожи на вкусы Фозергилла и Стэплтона, и он решил уйти, пока от него не избавились. Прежде чем полностью исчезнуть из мира музыки, Патак создал собственную экспериментальную группу Hastings Of Malawi, названную по вопросу в кроссворде о Хастингсе Банде, бывшем президенте Малави. «Патак и его друзья решили, что способны сами сделать то же самое, – вздыхает Стэплтон. – Они увидели продажи первого альбома Nurse и записали по его мотивам Vibrant Stapler Obscures Characteristic Growth [Papal, 1981]. По-моему, отвратительная запись. Было продано 70–80 экземпляров, после чего дистрибьюторы потеряли к ней интерес. Один из участников, Дэвид Ходс, хранил оставшиеся пластинки у себя дома, и в конце концов его мама выкинула их. Сейчас, должно быть, это настоящий раритет». После незадачливой попытки заняться экспериментальной музыкой Патак сотрудничал с Дэвидом Ворхаузом, разрабатывавшим синтезаторы и игравшим в White Noise[56] вместе с Делией Дербишир и Брайаном Ходжсоном из The BBC Radiophonic Workshop. «Думаю, он просто разочаровался в такой музыке, в Nurse With Wound и, конечно, в Джоне, – размышляет Стэплтон. – Он вернулся к индийским традициям, женился, завел семью. Родители всегда надеялись, что он займется бизнесом, поэтому дали ему денег на магазин hi-fi-аппаратуры. Он согласился. Последний раз я видел его в 1986 году в автобусе в Финчли, он все еще работал директором того магазина. Думаю, он до сих пор этим занимается». Много лет спустя, когда Current 93 играли в лондонской Часовне Союза в 1996 году, Стэплтон столкнулся с Джоном Грейвом, бывшим участником Hastings Of Malawi. Тот работал охранником гримерки Current 93.

Альбом To The Quiet Men From A Tiny Girl усилен игрой французского метамузыканта Жака Беррокаля и «коммерческой гитарой» вездесущего Ники Роджерса. Стэплтон был без ума от записи Беррокаля Paralleles 1976 года, которую купил на Елисейских Полях. «Это была самая дорогая пластинка, которую я когда-либо покупал, – вспоминает Стэплтон. – Я знал о ней только то, что она связана с Futura Records и что обложка была крутой, поэтому я ее купил. Услышав „Rock’n’Roll Station“, я не поверил своим ушам: это была потрясающая композиция. Я ему тут же написал, и мы подружились. Приезжая в Париж, я останавливался у него».

Беррокаль вспоминает их сейшн как самый «безумный и быстрый» из всех, в каких он принимал участие, называя объемы наркотиков, которые потребляли звукорежиссеры, «по-настоящему пугающими». Вклад француза не слишком велик: в двух местах он играет на карманной трубе, тибетском гобое и конхе. Стэплтон вспоминает, как шокировало Беррокаля, что он до сих пор живет со своими родителями: его крошечная спальня (она же хранилище пластинок) вызвала у француза клаустрофобию. «Помню, мы возвращались из студии и я не хотел, чтобы он общался с моими родителями, поскольку все, что они делали, это смотрели телевизор, – рассказывает Стэплтон. – Такова была моя семья. Телевизор был постоянно включен, а отец если и появлялся дома, то пил. А если уходил, то только чтобы выпить. Он возвращался домой пьяным и устраивал сцены. Вы смотрели фильм „Не глотать“[57]? Вот так мы и жили – за исключением наркотиков. Мне не хотелось, чтобы мои друзья сталкивались с этим, поэтому я сделал себе маленькую комнату, поставил замки на двери и все такое. Жак поднимался ко мне, и мы сидели в этой крошечной комнате, сводившей его с ума: сидеть можно было только на кровати, никаких стульев. Но музыка ему понравилась. Думаю, я не слишком сильно покривлю душой, если скажу, что она на него повлияла. Вернувшись в Париж, он начал записывать совсем другие вещи».

«Лишь однажды у меня возникла проблема с его семьей, – говорит Беррокаль. – Как-то вечером его родители позвали нас поужинать. Я спросил Стива, принести ли мне бутылку вина. Он велел нести, я пошел в магазин и купил бутылку красного вина. Пришел домой, мы ее открыли, и тут Стив и говорит: „Жак, это не вино, а сироп!“ Оказывается, я ошибся и вместо вина купил бутылку сиропа. После этого его отец отвел меня в сторонку и напоил коньяком. Помню сестру Стива, Лизу, очень красивую девушку. Я плохо говорю по-английски, а Стив – по-французски, только „мерси, Жак“ и „бонжур, Жак“, но, несмотря на это, мы отлично сработались. Никаких проблем со взаимопониманием».

В это время Стэплтон встречался с Надин Маджубой – наполовину марокканкой, жившей по программе культурного обмена у французской семьи в Париже. До записи Chance Meeting выходные он проводил у нее дома на улице Бастилии, а потом уезжал на неделю работать в Сохо. «В понедельник я вставал, в пять утра садился на самолет и улетал до пятницы, – рассказывает он. – Это была любовь». Одновременно он встречался с Лесли Хапп, с которой познакомился на концерте Blackfoot Sue[58]. Надин записала вокальные партии для Chance Meeting, а Лесли была одной из шести человек, декламировавших тексты из журнала The TV Times на To The Quiet Men. «Этому материалу очень не повезло, – вспоминает Стив. – Попал на компромиссный трек».

«Помню, как Стив впервые пригласил меня домой, – вспоминает Лесли Хапп, ныне Лесли Лоу. – Я очень впечатлилась, мне было лет 17. Стены у него от пола до потолка были уставлены двенадцатидюймовыми пластинками; он спросил, не хочу ли я что-нибудь послушать. Разумеется, я никогда не слышала той музыки, которую он собирал, разве что Tangerine Dream – это его рассмешило. Он был – и остается – очень талантливым художником. В те годы он работал в Сохо в маленькой компании Sylvester Barth Company, у него были ключи от офиса. Несколько раз он водил меня туда после конца рабочего дня и показывал, над чем работает. Однажды Стив позвонил и попросил прийти с саксофоном в студию, где он записывал To The Quiet Men. Помню, я читала вслух список телепрограмм и кричала. На саксофоне играл Стив.

Мы со Стивом никогда не были настоящей парой. У нас были совершенно случайные отношения, целиком основанные на физическом влечении. Поэтому и расставания как такового не было, просто перестали видеться, – продолжает она. – Думаю, его первой любовью была Надин, молодая, симпатичная француженка не от мира сего. Стив всегда казался мне человеком, которому нравится шокировать других. Он был крайне целеустремлен в своих музыкальных предпочтениях и никогда не беспокоился, что идет не в ногу с остальными. Он жил в собственном ритме, это меня очень привлекало. Всегда был не такой как все – например, носил длинные волосы, когда все еще были панками».

To The Quiet Men посвящен покойному венскому акционисту Рудольфу Шварцкоглеру, который, как гласит текст на обложке, «убил себя во имя искусства последовательными актами самоувечья». Утратив интерес к садомазохизму, Стэплтон все больше интересовался хеппенингами и перформансами. «Я увлекся венскими акционистами, особенно Шварцкоглером, хотя сейчас мне кажется, что он был придурком, – говорит Стэплтон. – Но тогда меня очень захватывали его акции, на которых он резал себя бритвой. Для меня было абсолютной загадкой, как люди могут такое с собой творить, и это меня восхищало. Меня зантриговали, привлекли его образы». Прибегнув к похожей образности и не укладывающемуся ни в какие рамки звучанию, Nurse неизбежно влились в индустриальный поток, во главе которого стояли Throbbing Gristle. Стэплтон утверждает, что никогда не был их поклонником, хоть группа и значится в списке Nurse. «Я был слишком увлечен европейской сценой, чтобы замечать происходящее в Англии, – утверждает он, – хотя пару раз был на их концертах. Это не мое, хотя в принципе все было неплохо, я даже купил их пластинки. Они нравились мне больше, чем другие так называемые экспериментальные группы вроде Cabaret Voltaire, которых я терпеть не мог. Мне нравились The Pop Group[59]. TG гораздо активнее занимались тем, к чему сам я прибегал только ради антуража. Они были профессиональными эксгибиционистами, а я закрытый человек. Тихоня». Несмотря на замечания Стэплтона относительно She Alone Hole And Open, To The Quiet Men знаменует уверенное вступление на новую территорию, однако сделанные уступки настолько его беспокоили, что в следующие выходные он арендовал студию и записал Merzbilt Schwet без Фозергилла, который, впрочем, был упомянут как участник. Воссоздавая гипнагогические[60] состояния с помощью бестелесных призрачных голосов, искаженной легкой музыки и звуков, напоминающих о забое скота, Merzbilt Schwet (название отсылает к дадаисту Курту Швиттерсу) содержит зачатки современного звучания Nurse.

Стэплтон и Фозергилл еще больше отдалились друг