Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений - Кио Маклир

парк у озера Онтарио, разбитый на месте бывшей психиатрической больницы. Там появилась одна редкая птица, «хит сезона», и музыкант решил, что это будет особенный подарок. Воздух был влажный, но не тяжелый. По небу ползли плотные облака. Поездка выпала на мой день рождения.

– Я разыскиваю не какую-нибудь птицу, – сказал мне музыкант, – а птицу случайную.

«Случайной», пояснил он, принято называть одиночную особь, которая сбилась с дороги. Для бёрдеров нет ничего притягательнее, чем птица, оказавшаяся там, где не надо (или там, где надо, но когда не надо). В тот день мы гонялись за западноамериканской поганкой – водоплавающей птицей, которая для запада Северной Америки вполне обычна, но в Онтарио редко попадается на глаза.

Термин «случайная птица» расшевелил мою фантазию. Может, она пророчит несчастье: ее появление – примета климатических изменений, в потенциале роковых для этого вида птиц? Либо это просто птица с бунтарским нравом, топографическим идиотизмом и антипатией к полетам в стае?

Мы сидели у залива, где находится гавань для прогулочных судов, под небом бумажного цвета, рев машин на шоссе в час пик служил нам аккомпанементом, а поганка плавала где-то посередине между двумя отдаленными берегами залива. Даже на большом расстоянии она впечатляла: таких ладных и красивых водоплавающих птиц я в жизни почти не видала – фигура тонкая, черно-белое оперение эффектное. Она напомнила мне Пину Бауш с длинными темными волосами, собранными в «хвост» на затылке, и грациозной шеей. Властное изящество балерины.

Мы подождали, пока она подплывет поближе.

И еще немножко подождали.

И еще немножко.

Трудно было решить, с какой стороны гавани нам лучше находиться. С этой или с той. Попробовали понаблюдать с одной стороны, потом, заметив, что поганка подплыла поближе к тому берегу, потратили двадцать минут, чтобы дойти туда пешком. Добрались до места – а поганка успела отплыть подальше, к противоположному берегу.

И потому мы ждали, ждали, ждали. Присели на камнях, потом на траве, над нами простиралось пустое небо, – и так час за часом. Музыкант сидел, как пришитый, и неподвижность давалась ему без труда. А мне – ценой напряженных усилий. Будь это Олимпиада по неподвижности, подумала я, музыкант занял бы первое место.

Тихий ветер насвистывал мне что-то на ухо, колебля барабанную перепонку. Приезжало всё больше народу посмотреть на поганку. Когда объявляется редкая птица, пояснил музыкант, весть разносится по нескольким сетям связи, объединяющим любителей птиц на всем континенте.

Двадцать лет назад, увидав необычную птицу, вы, возможно, рассказали бы о ней кому-то случайно встреченному в парке, – рассказали бы и указали рукой примерное направление. Теперь, в эпоху мобильников, известия о птицах настолько обстоятельны, что включают в себя GPS-координаты. Бёрдеру из Саванны, штат Джорджия, станет известно о «серой самочке голубой древесницы на Восемьдесят девятой улице близ Центрального парка» спустя несколько минут после того, как ее заметят.

K одиннадцати часам утра на береговой линии тут и там маячили фигуры с биноклями, зрительными трубами и видеокамерами на штативах. Несколько зевак – сразу видно, не бёрдеры – пытались разглядеть знаменитость невооруженным глазом, сложив руки на манер окуляров. Откуда взялись все эти люди в будний день? Неужели и впрямь стоит часами ждать на голом волнорезе, чтобы отснять пару нечетких кадров?

Над нами пролетел ястреб Купера: хвост с черным пояском и белым кончиком. Красношейная поганка с панковской, как у Клауса Номи, прической устроила маленький спектакль: ныряла и надолго пропадала из виду. Мы с музыкантом пытались угадать, где она вынырнет. Там. Или вон там. Или, может быть, во-о-он там. Это была веселая игра от нечего делать. Не из тех игр, которые подошли бы людям занятым, трудоустроенным. Но мы от своей занятости давно уже отделались.

Основной единицей измерения времени, темпом, к которому мы приноровили свое существование, – темпом набегающих волн и медленно менявшего цвет, с бумажно-белого на кобальтовый ультрамарин, неба – был темп жизни пенсионеров, посвящающих досуг прогулкам на яхте. Либо, возможно, это был темп пламенных революционеров, устроивших дикую забастовку[18] против всей своей отрасли. В любом случае, мы отлынивали от работы. Перестали синхронизировать свою жизнь с графиком плодотворного труда. Мое вечное ощущение, что я опаздываю на деловую встречу, как рукой сняло.

Я услышала, как щелкнул фотоаппарат музыканта, подняла глаза – и увидела, как западноамериканская поганка потянулась, расправила крылья. А потом снова сложила крылья и поплыла дальше.

⁂

Вот определение слова «ждать» из словаря Уэбстера: «оставаться где-то, где находишься, рассчитывая на появление чего-то, не совершать какого-то действия прежде, чем произойдет что-то другое». Ждать – значит оставаться неподвижным, но наготове. Происхождение английского слова wait – от «рассматривать», «быть внимательным», «бдительным».

Ждать – значит болтаться около пустоты, чувствовать, как близко эта пустота, и верить, что это не просто пустота.

K чему всего сложнее привыкнуть начинающему бёрдеру, так это к необходимости ждать, не имея ни четкого маршрута, ни гарантий, что ожидание окупится. Это ощущение муторной праздности уловила Рейчел Каск в романе «Outline», описывая «сильнейшее чувство тщетности усилий» и «ощущение какого-то недомогания», которое «на поверку оказывается всего лишь ощущением замирания на месте после жизни в чрезмерном движении». Большинству из нас недосуг испытать недомогание от замирания на месте. Жизнь слишком коротка – не до длиннот. Идея часами сидеть на камнях или бревнах в холодную погоду ради какой-то птицы – уже по определению умопомешательство и дурь.

И всё же – «Для бёрдеров время идет по-другому». Так говорила легендарная Старр Сафир из Нью-Йорка. Ее называли старейшиной бёрдеров из Центрального парка, она на протяжении без малого сорока лет, четыре раза в неделю, проводила орнитологические экскурсии (на одной как-то побывал Конан О'Брайен[19] – незабываемое зрелище). Плата – восемь долларов с носа, продолжительность экскурсии – пять-шесть часов, а значит, ждать и дожидаться приходилось долго. Сафир не перестала водить экскурсии даже после того, как в 2002 году у нее нашли рак молочных желез с метастазами, даже когда ей приходилось глотать обезболивающие, чтобы просто переставлять ноги. («После каждой экскурсии еле до дома доползаю, просто валюсь на кровать», – признавалась она.) Сознавая, что ее дни сочтены и струйка песка в песочных часах бежит всё быстрее, она вопреки всему, с неистощимым терпением, ходила по парку и ждала. Возможно, ожидание помогло ей притормозить время. Она умерла в 2013 году – прожила дольше, чем прогнозировал лечащий врач.

Ожидание становится мучением, только когда тебе ужасно неохота ждать или когда у тебя установка никогда ничего не дожидаться. Эта истина однажды снизошла на меня в стоматологическом кабинете. Стоматолог задерживался – какая-то операция затянулась, и покуда время неумолимо уходило, медсестра сказала, что в жизни не видывала таких терпеливых пациентов, как я. Подивилась, как я лежу в кресле, не шелохнувшись, свешиваясь, словно гуттаперчевая кукла. «Я молодая мать», – сказала