Искупление - Канаэ Минато

я знала о них в начале прошлого месяца. Я вдруг почувствовала себя глупо оттого, что делаю что-то ради искупления вины. Похоже, остальные совсем забыли про убийство и обещание, которое они дали маме Эмили.

Если спокойно подумать о случившемся, то покажется маловероятным, что она действительно будет нам мстить, если мы не выполним обещания. Скорее всего, она говорила это, чтобы мы стали более решительными.

Я одна так серьезно ко всему отнеслась. Единственная, кто серьезно воспринял ее слова и работал ради искупления. Так мне, во всяком случае, показалось.

Я подумала, что глупо лезть из кожи вон, и дала себе послабление на работе. Когда кто-то из родителей не оплачивает школьные завтраки, мы обязаны пойти к ним домой, но я стала это игнорировать. Зарплату мне за это не платили. Если родители звонили утром и предупреждали, что оставляют ребенка дома, потому что он неважно себя чувствует, я не докапывалась до истинного положения вещей – правда заболел или нет? Просто отмечала, что такой-то отсутствует. Когда дети затевали драку и обзывали друг друга плохими словами, я просто ждала, чтобы они сами успокоились. Так я изменила свое отношение ко всему.

Жить стало гораздо легче. И даже дети, казалось, начали лучше ко мне относиться. Может быть, слишком строгое отношение к самой себе им тоже мешало – и вообще напрягало всех вокруг.

Примерно в то время одна из моих подруг – Саэ – появилась в теленовостях. Сообщали, что вскоре после замужества она убила своего мужа, который оказался каким-то сексуальным извращенцем. Вскоре я получила письмо от мамы Эмили, которое она отправила на адрес моих родителей. Она ничего не написала от себя, просто вложила копию письма, которое ей отправила Саэ.

Впервые я узнала, как Саэ чувствовала себя все эти пятнадцать лет. Мое безрассудное указание охранять тело Эмили заставило ее прожить эти годы в кошмарном страхе, который я даже не могла себе представить. Если б я только вернулась тогда к бассейну, не застав никого в учительской…

Саэ по-своему выполнила обещание искупить вину. Она так любила французских кукол… Из нас четырех она одна была сама как кукла, тихая, спокойная. Но оказалась значительно храбрее меня.

Даже спустя пятнадцать лет я по-прежнему самая большая трусиха.

И вот тот самый преступник ворвался на территорию нашей школы. Как я уже говорила, стоял солнечный летний день, все были у бассейна. Те, на которых прямо у меня на глазах должно было совершиться нападение, были учениками четвертых классов. Многое совпадало с тем, что случилось пятнадцать лет назад. Это заставило меня думать, что, возможно, мама Эмили все это спланировала, а сама издалека ждала развития событий.

Убежать означало, что я никогда не избавлюсь от того убийства, даже когда истечет срок давности. В этот раз я не сомневалась. Лучше пусть меня зарежут, решила я, чем жить всю жизнь трусом.

Когда эти мысли пришли мне в голову, я уже бежала к Сэкигути.

Теперь я понимаю, почему стала учительницей младших классов. К этому дню привели меня усиленные волейбольные тренировки. У меня был единственный шанс вернуть то, что я утратила. Вот о чем я думала, когда накинулась на Сэкигути.

Я не собиралась сбивать его с ног или убивать. Все, о чем я думала, было: «Я не могу допустить, чтобы детей убили. Я должна их защитить, чего бы мне это ни стоило. В этот раз я обязана сделать все, что нужно. Все».

Есть один момент в показаниях госпожи Окуи, который я хотела бы подкорректировать. Она сказала, что дети убежали в безопасное место, но когда мужчина пытался вылезти из бассейна, один ребенок все-таки находился рядом. Икэда, мальчик, которого ранили. И с ним находилась госпожа Окуи. Не думаю, что она была в состоянии защитить ребенка. Только один человек мог справиться с этим. Я.

Мне кажется, в итоге я поняла чувства господина Танабэ. Возможно, это правда, что именно по моей вине он выпил те таблетки снотворного.

Икэда кричал:

– Больно! Больно!

Полотенце, которым зажимали его рану, покраснело от крови. Неожиданно я подумала: может быть, Эмили, когда на нее напал тот человек, тоже кричала? С момента преступления я постоянно думала о собственной трусости, представляла страх, который испытали три остальные девочки, чтобы соотнести его с моим.

Но я никогда не думала об Эмили, о том, что она должна была пережить.

Она, вероятно, испытала самый жуткий кошмар. Наверное, звала много раз на помощь. Мы же не пошли проверить, как она там… Эмили, прости! Я впервые это подумала.

В тот момент я не могла допустить, чтобы какой-то взрослый извращенец нападал на бедных беззащитных детей. Наши жизни уже разрушил один идиот, и я не могла позволить этому случиться снова.

Мужчина тем временем уже стоял здоровой ногой на краю бассейна. Мысль о том, что на свете есть такой человек, так потрясла меня в тот момент, что я бросилась к нему.

Мокрое невыразительное лицо Сэкигути в ту минуту наложилось у меня в сознании на лицо того мужчины, пятнадцатилетней давности. Я изо всех сил пнула его – и в то мгновение поняла, что искупила свою вину. Я сделала то, то обещала.

На самом деле мне не нужно было так поступать для того, чтобы сдержать свое слово. Трус получает искупление тем, что сознаётся.

Как только я оттолкнула Сэкигути, лицо того человека четко появилось у меня перед глазами.

В течение последних нескольких лет мне казалось, что у убийцы Эмили было приятное простое лицо, карие глаза. Когда в полиции меня спрашивали, не напомнил ли он мне кого-нибудь из актеров, в голову мне никто не пришел. Теперь же я сразу представила нескольких. Тот, кто играл вторую роль в телевизионной драме по вечерам в четверг, или, не помню точно, Принц Какой-то, джазовый пианист, или актер театра кёгэн[5]… Все они молодые мужчины.

Как написала Саэ в своем письме, мужчина не был старым, не относился к тем, кого мы назвали бы «дядей». Если представить его лицо со скидкой на возраст пятнадцать лет, то больше всего похожим он кажется на Хироаки Нандзё, человека, который управляет бесплатной школой[6]. Того самого, которого показывали в новостях прошлым летом в связи с поджогом в той школе. Не поймите меня неправильно – я не говорю, что господин Нандзё убийца.

Есть и другой человек, на которого убийца похож еще больше. Но было бы неправильно называть вслух его имя, поскольку человека этого больше нет, поэтому я не буду этого делать.

Очень надеюсь, что все это сможет помочь найти убийцу.

Но правда ли вы этого хотите?

Я искренне вам сочувствую, вы потеряли свою дочь, единственного ребенка. Я знаю, что и пятнадцать лет назад, и сегодня больше всех молитесь о том, чтобы убийца вашей дочери был наконец пойман. Но не было ли ошибкой заставлять девочек, игравших с вашей дочкой, брать на себя то горе, которое вы испытали, потеряв ее? Сваливать на них собственное чувство тревоги и бессилия от того, что убийца по-прежнему гуляет на свободе?

Саэ и я все эти годы оставались в тисках убийства, но не из-за убийцы, а из-за вас, госпожа Асако! Разве я не права? Не поэтому ли вы приехали сюда так издалека, чтобы стать свидетельницей покаяния одной из девочек из далекого прошлого?

Есть еще двое. Я надеюсь, что превратно понятая идея искупления закончится с этим случаем. Ничего поделать с этим я не могу.

Я ничего не могу сделать – мне нравится звучание этих слов.

Вот и все, что я собиралась сказать. Поймите меня правильно, но я не буду отвечать ни на какие вопросы.

Медвежата

Я очень любила моего старшего брата.

Именно он научил меня делать сальто на перекладине, прыгать через веревочку и кататься на велосипеде. У меня не сразу все получалось, но брат не огорчался. Он всегда был терпеливым, тренировал меня до темноты, пока я правильно все не запоминала.

– Держись! Еще чуть-чуть! Я знаю.