Америго. Человек, который дал свое имя Америке - Фелире Фернандес-Арместо

проживало более сотни генуэзских торговцев[95]. Они выплачивали более половины всех налогов в казну города. Не менее тридцати из них, представлявшие одиннадцать торговых домов, обладали правами граждан.

Не только община генуэзцев, но и иностранное сообщество в целом росло и развивалось. В городе проживал по меньшей мере еще двадцать один итальянец, около полудюжины из них – венецианцы. В искусствах доминировали бургундский и французский вкусы, а большинство художников-иммигрантов прибыли с севера Европы. В 1470-х из Бретани приехал Лоренцо Меркаданте, а выдающийся мастер Энрике Алеман – из Германии. В 1478-м Энрике установил новые витражи и алтари в часовнях собора. К тому времени, впрочем, репутация Италии как колыбели искусств достигла севильских патронов, и они стали всячески привечать итальянских художников. Печатное дело, процветавшее в Севилье, привлекало флорентийских ремесленников. Коммерческие возможности в городе оказались даже более заманчивыми, чем сфера искусства. Среди бизнесменов, которые в 1469 году привезли морем зерно – в тот год город испытывал его нехватку – было пятеро флорентийцев[96]. Но флорентийские торговцы осваивались в Севилье не так быстро, как генуэзцы. На момент прибытия в город Веспуччи нам известно только о четырех таких торговцах в Севилье с правами гражданства. Число иностранных переселенцев резко возросло, когда началась торговля с Новым Светом, но Веспуччи оказался в городе незадолго до возникновения этого феномена. Его присутствие нельзя объяснить только следствием возросшей миграции. Мы попробуем определить или по крайней мере сделать предположение о его личных мотивах.

Севилью отличала безусловная притягательность. Непостижимый город, один из тех подобных Флоренции городов, которые, несмотря на свое «неправильное» расположение, достигают могущества и становятся крупными торговыми центрами вопреки географии. Город расположен вдали от моря – в 56-ти милях вверх по реке. Песчаная отмель делает Гвадалквивир труднодоступным. Поэтому Севилья в течение большей части своей истории представляла собой скорее город-крепость или региональный рынок, нежели центр океанской торговли. Вы и сейчас можете увидеть Севилью такой, какой ее видел Веспуччи (или какой она представлялась гражданам), если посмотрите на модель города, сделанную примерно в то время и установленную на высокий алтарь собора. Это каскад отливающих золотом крыш. Собор на модели является доминантой со своим минаретом Алмохад, оставшимся от прежней мечети, и он до сих пор служит в качестве колокольни; ниже – дворцы со сводчатыми галереями опускаются к двойной линии мощных зубчатых стен и воротам, выходящим к берегу реки. Другой «пережиток» мавританских времен – Золотая башня, вынесенная на первый план, которую узнает любой турист, видевший ее «вживую». Вскоре после прибытия Веспуччи нюрнбергский космограф Иеронимус Мюнцер, обозревая город с башни собора, отметил плодородные окрестности, немалые размеры города (вдвое больше его родного Нюрнберга), обильный приток воды и пышность многочисленных религиозных построек[97]. Флорентийский земляк Веспуччи историк Франческо Гвиччардини, путешествуя по стране несколько лет спустя, посчитал нужным отдельно похвалить Севилью и еще несколько испанских городов.

Кастильские города были частью королевства. Ни один из них не имел республиканского прошлого или традиций независимости. Одними руководила аристократия, имевшая прежде всего сельскохозяйственные интересы, другими – назначенные королем чиновники. Меркантильные интересы редко выступали в качестве доминанты их существования. Та гордость, что испытывали флорентийцы за свой город, гражданам Севильи в принципе не могла быть свойственна, но Севилья вызывала у них иное чувство – исключительной глубины. Это был древний город с подлинно римскими корнями. Здесь располагались резиденции королей – вначале во времена вестготов, затем при правлении собственной мавританской династии, и уже после реконкисты[98] город время от времени становился центром кастильского двора. Его аристократия торговли не чуралась, духовенство щедро патронировало искусства, возможности для развития которых росли одновременно с общим процветанием. Городские власти занимались мощением улиц. Рьяные аристократические и религиозные общины покупали дома лишь для того, чтобы снести их до основания, освобождая место для общественных площадей[99]. И всё же свободного пространства городу не хватало: в 1490 году рыцарский турнир, устроенный в честь свадьбы принцессы, пришлось проводить за его стенами[100].

Севилья была крупнейшим городом королевства Испании, когда туда прибыл Америго, и по своим размерам не уступала Флоренции. Население города примерно удвоилось в течение 15-го века, причем в окрестных городках и деревнях оно прирастало даже быстрее, достигая местами троекратной величины. По мере того как увеличивалось число городских жителей, а с ним – и потребление, росли и горы мусора рядом с воротами; причем во время наводнений они оказывались полезными, на вершинах этих «гор» спасалось население[101]. Но Севилья оставалась по сути региональным центром, зависящим от развития сельского хозяйства на прилегающих территориях. Никакая другая земля, соизмеримая с Севильским королевством, не могла сравниться с ним по богатству и процветанию. Доля Севильи в налоговых сборах Кастилии в 15-м веке составляла от 15 до 20-ти процентов[102].

Оливковое масло, текстиль и грубая шерсть с севера Андалусии шли по Гвадалквивиру к морю. Более всего иностранных торговцев интересовало оливковое масло, но страна также поставляла вино, зерновые и рогатый скот. Особенно ценились шкурки диких кошек и кроликов. Пользовались популярностью также свиньи и свинина из лесистых внутренних земель. Важную роль играл городской рыбный рынок. Но внешняя торговля еще не была высоко развита. В 1480-х годах только 26 граждан были упомянуты в налоговых книгах как торговцы.

Неплохо шло развитие промышленности. В 1489 году около 42 % активного населения было занято ремесленничеством и розничной торговлей[103]. Местная индустрия переросла уровень кустарных мастерских; работали крупные мыловаренные фабрики, верфи, производились высокого качества изделия из железа. Гончарные мастерские освоили выпуск сосудов большой емкости для хранения оливкового масла. Севильское мыло пользовалось высоким спросом и экспортировалось даже в Германию и Англию. Одно время считалось, что английских торговцев в Севилье привлекали прежде всего вино и сахар с Канарских островов; сейчас мнение таково, что главным соблазном было мыло[104]. Монетный двор Севильи долгое время был крупнейшим в Испании. И задолго до открытия Америки в городе уже имели хождение в значительном количестве золотые и серебряные монеты.

Севилья собрала воедино все нити, что связывали порты в бассейне от Гвадалквивира до Гуадианы, от Уэльвы до Кадиса. Бонанса, Санлукар-де-Баррамеда, Могер, Палос, Лепе, Пуэрто де Санта Мария, Портал де Херес, Гибралеон, Картая и Аямонте – все эти населенные пункты зависели от финансовых институтов Севильи: банков, страховых компаний, рынков. Рыбная промышленность была движущей силой растущего вовлечения города в Атлантику. Необходимость всё более дальних морских вояжей в поисках богатых рыбой районов заставляла моряков изучать дальнюю навигацию. Потребности во фрахтовых перевозках и ведении военных действий стимулировали судостроительную