Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер

В ожидании суда Сергей Параджанов одиннадцать месяцев провел в заключении.

Из книги В. Катаняна “Параджанов. Цена вечного праздника”:

В начале апреля 1982 года мы с Беллой оказались в столице Грузии. И снова, как раньше, поднялись на улицу Котэ Месхи, 10. И нашли комнату Сережи опечатанной. Сестру его мы не застали. Дом казался вымершим.

Вернувшись в гостиницу, мы позвонили помощнику Шеварднадзе по вопросам культуры Владимиру Тарасовичу Алпенидзе, договорились о встрече. Он принимал нас со всей широтой грузинского гостеприимства. Мы объяснили ему цель нашего визита, попросив помочь передать Эдуарду Амвросиевичу письмо в защиту Параджанова.

Немного подумав, Алпенидзе согласился. Мы условились встретиться на следующий день. Он должен был заехать за Беллой и письмом по указанному адресу.

История создания письма достаточно колоритна. Маленькой компанией, состоявшей из Чабуа Амирэджиби, поэта Резо Амашукели, меня и Беллы, мы сидели в подвале хинкальной, расположенной у Центрального рынка. Директор хинкальной, близкий друг Чабуа, распорядился накрыть нам стол у себя в кабинетике. Здесь Белла писала свое письмо.

В углу маленькой комнаты с лампой под потолком высилось переходящее красное знамя с гербом СССР, вероятно, заслуженное в тот год хинкальной. На стене висел вымпел со словами “Бригада коммунистического труда”. За этим красным столиком усадили Беллу.

Посередине комнаты стоял большой канцелярский стол с ящиками для бумаг, укрытый толстым стеклом с фацетом, под которым находились календарь с советской геральдикой и какие-то бухгалтерские бумаги. На столе покоилась массивная чернильница с высохшими чернилами, столь необходимая для работы директора, и маленький пластмассовый стаканчик с засохшими шариковыми ручками. Именно на этот стол водрузили огромную порцию хинкали, зелень и поставили графины с водкой и граненые стаканы. Белла начала писать письмо Шеварднадзе, а я, Чабуа и Резо расположились за канцелярским столом.

Алпенидзе постоянно звонил, нервничая, что выпросил у Шеварднадзе для встречи с Беллой определенное время и просил не опаздывать. Белла, напротив, тянула время, выбирая максимально точные формулировки, потому что была очень строга к себе. А Чабуа и Резо стремились к тому, чтобы угостить нас хинкали.

Наконец письмо было готово…

Глубокоуважаемый Эдуард Амвросиевич!

Прошу Вас: не рассердитесь на меня. Моя нижайшая просьба сводится лишь к этому: прочтите мое письмо и не осерчайте.

Я пишу Вам в нарушенье общих и моих собственных правил. Но это моя человеческая правильность и моя безвыходность: я не могу не написать Вам.

Не гневайтесь: я о Параджанове! Я очень знаю этого несчастного человека.

Тюрьма его не хочет, но он хочет в тюрьму. Нет, наверно, ни одной статьи Уголовного кодекса, по которой бы он сам себя не оговорил в моем присутствии. Но если бы лишь в моем! В Москве я боялась за него больше, чем в Тбилиси, и была права хоть в этом. Он не имеет себе художественного воплощения и надрывно ставит свой бесконечный фильм на всех улицах среди людей, некоторые из которых плохие. Я знаю, что он всех раздражил и всем наскучил. Но не меня и не мне. Меня ему не удалось обвести вокруг пальца: ни болтовней о бриллиантах, которые интересуют меня так же мало, как его, ни прочим вздором.

Я не замарала себя никаким имуществом, никаким владением – мне можно верить: я презираю корыстолюбцев. Параджанов не только не из них – он им обратен. Я понимаю, что сейчас речь не об этом, но все его преступления – условны, и срок наказания может быть условным.

Это единственный юридический способ обойтись с ним без лишних сложностей, одна из которых – его неминуемая погибель. Конечно, уж если сидеть в тюрьме, то лучше в Грузии. Но мне больно соотносить одно и другое. Грузины всегда были милосердны к чудакам, безумцам и несчастливцам. Параджанов – самый несчастливый из них.

Мое письмо совершенно личного свойства – о нем никто не знает и не узнает. Я написала его для собственного утешения и спасения. Засим еще раз прошу простить меня. Позвольте пожелать Вам радостной и счастливой весны и всего, что потом. Что касается меня, мои радости и счастье совершенны. Во всяком случае, когда я здесь, в Тбилиси.

Искренне Ваша

Белла Ахмадулина

12.04.82

На правительственной черной “Волге” подъехал Алпенидзе к хинкальной. Он был шокирован обстановкой, но, как истый грузин, не подал виду.

Шеварднадзе принял Беллу тепло и чрезвычайно вежливо. Взял письмо, прочитал и промолчал, оставив себе время подумать. Владимир Тарасович рассказал ему, что у Беллы вышла книга “Сны о Грузии”, экземпляр которой Белла преподнесла Шеварднадзе.

Алпенидзе, дипломат и царедворец, сказал, что такому поэту, как Белла, надо иметь маленький кусочек земли для крохотной дачи на берегу Черного моря. Шеварднадзе сделал широкий жест рукой: он будет счастлив способствовать этому. Но Белла с неожиданной страстностью возразила, что для нее совершенно невозможно чем-то владеть, она обожает всю Грузию и ей нет надобности владеть ее частью.