Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Вытянув шею и взглянув прямо по курсу через окно кабины, онпочувствовал некоторое облегчение. Перед ними едва виднелись в ночи пологиесклоны римских холмов. Склоны были усеяны огнями — это были виллы очень богатыхлюдей, — но примерно в миле к северу холмы погружались во мрак. Никакихогней. Ничего. Сплошная тьма.

«Карьеры! — подумал Лэнгдон. — La Cava Romana!»

Вглядываясь в черное пятно на земле, Лэнгдон решил, чтоплощадь карьера достаточно велика. Кроме того, он был довольно близко. Вовсяком случае, гораздо ближе, чем море. Ученый ощутил радостное возбуждение.Именно там камерарий решил избавиться от антивещества! Ведь нос вертолетаобращен в ту сторону! В сторону карьеров! Лэнгдона, правда, смущало то, что,несмотря на рев двигателя и ощутимое движение вертолета, карьеры не становилисьближе. Чтобы лучше сориентироваться, он выглянул в открытую дверь, и то, что онтам увидел, повергло его в панику. От только что пробудившейся радостнойнадежды не осталось и следа. В нескольких тысячах футов прямо под ними онувидел залитую огнями прожекторов площадь Святого Петра.

Они по-прежнему находились над Ватиканом!

— Камерарий! — задыхаясь от волнения, выкрикнулЛэнгдон. — Летите вперед! Мы уже достаточно высоко! Надо лететь вперед. Мыне можем сбросить ловушку на Ватикан!

Камерарий не ответил. Казалось, все его внимание былососредоточено на управлении машиной.

— Осталось меньше двух минут! — крикнуламериканец, поднимая ловушку. — Я уже вижу карьеры! La Cava Romana! В паремиль к северу! Нам нужно…

— Нет, — ответил камерарий. — Это слишкомопасно. — Пока вертолет продолжал карабкаться в небо, клирик повернулсялицом к ученому и с печальной улыбкой произнес: — Я очень сожалею, мой друг,что вы решили присоединиться ко мне. Ведь тем самым вы принесли себя в жертву.

Лэнгдон взглянул в бесконечно усталые глаза камерария и всепонял. Кровь застыла в его жилах.

— Но… но ведь должны же мы куда-нибудь лететь!

— Только вверх, — отрешенно ответил камерарий. —Только это может гарантировать безопасность.

Мозг Лэнгдона отказывался ему служить. Выходит, он абсолютноневерно истолковал намерения священнослужителя. Так вот что означали его слова:«Обрати свой взор в небеса!»

Небеса, как теперь понимал Лэнгдон, были буквально темместом, куда они направлялись. Камерарий с самого начала не собиралсявыбрасывать ловушку. Он просто хотел увезти ее как можно дальше от Ватикана.

Это был полет в один конец.

Виттория Ветра, стоя на площади Святого Петра, неотрывносмотрела в небо. Вертолет казался едва заметной точкой, поскольку лучипрожекторов прессы до него уже почти не доставали. Даже рев его моторапревратился в отдаленное гудение. Казалось, что все люди, вне зависимости от ихвероисповедания, затаив дыхание, в напряженном ожидании смотрят в небо. Сердцавсех жителей земли в этот момент бились в унисон.

В душе девушки бушевал ураган эмоций. Когда вертолет скрылсяиз виду, перед ее мысленным взором снова возникло лицо сидящего в кабинеЛэнгдона. О чем он думал в тот момент? Неужели он так все до конца и не понял?

Все телевизионные камеры на площади смотрели в темное небо.Взоры людей также были обращены в небеса. И журналисты, и зрители вели про себяобратный отсчет секунд. На всех огромных экранах была одна и та же благостнаякартинка: ясное римское небо с алмазной россыпью звезд. Виттория почувствовала,что ее глаза наполняются слезами.

Позади нее на мраморном возвышении в благоговейном молчаниистояли спасенные кардиналы. Взоры священнослужителей были обращены вверх.Некоторые из них соединили ладони в молчаливой молитве, но большинствокардиналов словно пребывали в трансе. Несколько человек рыдали. Числооставшихся до взрыва секунд неумолимо сокращалось. Во всех концах земли — вжилых домах, барах, конторах, аэропортах, больницах — люди готовились статьсвидетелями трагического события. Мужчины и женщины брались за руки, родителиподнимали к небу детей. Над площадью Святого Петра стояла мертвая тишина.

Эту святую тишину взорвали колокола базилики.

Виттория дала волю слезам.

Затем… затем мир замер. Время истекло.

* * *

Самым страшным в момент взрыва оказалась повисшая надплощадью тишина.

Высоко в небе над Ватиканом возникла искра размером сбулавочную головку. Затем на какую-то долю секунды появилось новое небесноетело… Такого белого и чистого света людям Земли видеть еще не доводилось.

Еще мгновение, и искра, словно питая саму себя, началаразрастаться в ослепительно белое пятно. Пятно с невообразимой скоростьюрасширялось во все стороны. Одновременно усиливалось сияние, и создавалосьвпечатление, что это море белого огня вот-вот затопит все небо. Стена света,набирая скорость, летела вниз, на людей.

Мгновенно потерявшие способность видеть люди закричали и встрахе закрыли глаза руками.

Но затем произошло нечто совершенно невообразимое.Растекающееся во все стороны море огня, словно повинуясь воле Бога,остановилось, как бы наткнувшись на преграду. Казалось сверкающий огненный шарбыл заключен в гигантскую стеклянную сферу. Отразившись от внутренней стенки невидимогососуда, световые волны обратились внутрь. Сияние многократно усилилось.Казалось, что огненный шар, достигнув нужного диаметра, замер. Несколькомгновений над Римом висело новое яркое светило правильной шарообразной формы.

Ночь превратилась в день.

Затем сфера взорвалась.

Над площадью пронесся глухой гул, а затем на землю с адскойсилой обрушилась взрывная волна. Гранит, на котором стоял Ватикан, содрогнулся.Люди потеряли возможность дышать, а некоторых из них просто швырнуло на землю.Окружающая площадь колоннада завибрировала. За ударной волной последовалатепловая. Горячий ветер свирепствовал на площади, вздымая тучи пыли и сотрясаястены. Свидетели этого Армагеддона в ужасе закрыли глаза.

Затем белая сфера вдруг снова сжалась, превратившись в крошечнуюсветовую точку, почти такую же, как та, что за несколько секунд до этого далаей жизнь.

Никогда до этого столько людей одновременно не замирали вполном молчании.

Обращенные к вновь потемневшему небу взгляды опустились наземлю. Каждый человек по-своему переживал чудо, которому только что явилсясвидетелем. Лучи прожекторов также склонились к земле, словно в знак почтения квоцарившейся над ними тьме. Казалось, что в этот миг весь мир одновременносклонил голову.