Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Кардинал Мортати преклонил колени, чтобы вознести молитву.Остальные кардиналы последовали его примеру. Швейцарские гвардейцы в безмолвномсалюте опустили к земле свои длинные мечи и тоже склонили головы. Все молчали. Никтоне двигался. Во всех сердцах возникли одни и те же чувства. Боль утраты. Страх.Изумление. Вера. И преклонение перед новой могущественной силой, проявлениекоторой они только что наблюдали.

Виттория Ветра, дрожа, стояла у подножия ведущих к базилике ступеней.Девушка закрыла глаза. Хотя ураган чувств по-прежнему разрывал ее сердце, в ееушах, подобно звону далекого колокола, звучало одно-единственное слово. Словочистое и жестокое. Девушка гнала его прочь, но оно возвращалось вновь и вновь.Боль, которую испытывала Виттория, казалось, нельзя было вынести. Она пыталасьпрогнать ее словами, которые заполняли сознание всех других людей… потрясающаямощь антивещества… спасение Ватикана… камерарий… мужество… чудо…самопожертвование… Но слово не желало уходить. Оно звучало в ее головенескончаемым эхом, пробиваясь сквозь хаос мыслей и чувств.

Роберт.

Он примчался к ней в замок Святого ангела.

Он спас ее.

А она убила его делом своих рук.

* * *

Кардинал Мортати возносил молитву и одновременно думал, неуслышит ли он слов Божиих так же, как услышал их камерарий. «Может быть, длятого, чтобы испытать чудо, в чудеса надо просто верить?» — спрашивал он себя.Мортати был современным человеком, и чудеса никогда не были для него важнойчастью древней религии, приверженцем которой он был. Церковь, конечно, твердилао разного рода чудесах… кровоточащих ладонях… воскрешении из мертвых…отпечатках на плащанице… но рациональный ум Мортати всегда причислял этиявления к мифам. Все они, по его мнению, были проявлением одной из величайшихслабостей человека — стремления всему найти доказательства. Чудеса, как онполагал, были всего лишь легендами. А люди верят в них только потому, что хотятверить.

И все же…

Неужели он настолько осовременился, что не способен принятьто, что только что видел собственными глазами? Ведь это было чудо. Разве нетак? Да, именно так! Господь, прошептав несколько слов в ухо камерария, спасцерковь. Но почему в это так трудно поверить? Что сказали бы люди о Боге, еслибы тот промолчал? Что Всемогущему на все плевать? Или что у него просто нетсил, чтобы предотвратить несчастье? Явление чуда с Его стороны былоединственным возможным ответом!

Стоя на коленях, Мортати молился за душу камерария. Онблагодарил Карло Вентреску за то, что тот сумел показать ему, старику, чудо,явившееся результатом беззаветной веры.

Как ни странно, Мортати не подозревал, какому испытанию ещепредстоит подвергнуться его вере…

По толпе на площади Святого Петра прокатился какой-тошелест. Шелест превратился в негромкий гул голосов, который, в свою очередь,перерос в оглушительный рев. Вся толпа в один голос закричала:

— Смотрите! Смотрите!

Мортати открыл глаза и посмотрел на людей. Все показывалипальцем в одну расположенную за его спиной точку, в направлении собора СвятогоПетра. Лица некоторых людей побледнели. Многие упали на колени. Кое-кто отволнения потерял сознание. А часть толпы содрогалась в конвульсивных рыданиях.

— Смотрите! Смотрите!

Ничего не понимающий Мортати обернулся и посмотрел туда,куда показывали воздетые руки. А они показывали на самый верхний уровеньздания, на террасу под крышей, откуда на толпу взирали гигантские фигуры Христаи Его апостолов.

Там, справа от Иисуса, протянув руки к людям Земли… стоялкамерарий Карло Вентреска.

Роберт Лэнгдон уже не падал. Ощущение ужаса покинуло его. Онне испытывал боли. Даже свист ветра почему-то прекратился. Остался лишь нежныйшелест волн, который бывает слышен, когда лежишь на пляже.

Лэнгдон испытывал какую-то странную уверенность в том, чтоэто — смерть, и радовался ее приходу. Ученый позволил этому покою полностьюовладеть своим телом. Он чувствовал, как ласковый поток несет его туда, кудадолжен нести. Боль и страх исчезли, и он не желал их возвращения, чем бы емуэто ни грозило. Последнее, что он помнил, был разверзнувшийся под ним ад.

«Прими меня в объятия свои, молю Тебя…»

Но плеск воды не только убаюкивал, порождая ощущение покоя,но и одновременно будил, пытаясь вернуть назад. Этот звук уводил его из царствагрез. Нет! Пусть все останется так, как есть! Лэнгдон не хотел пробуждения, ончувствовал, что сонмы демонов собрались на границах этого мира, полногосчастья, и ждут момента, чтобы лишить его блаженства. В этот тихий мир ломилиськакие-то страшные существа. За его стенами слышались дикие крики и вой ветра.«Не надо! Умоляю!!!» Но чем отчаяннее он сопротивлялся, тем наглее вели себядемоны.

А затем он вдруг вернулся к жизни…

* * *

Вертолет поднимался все выше в своем последнем смертельномполете. Он оказался в нем, как в ловушке. Огни Рима внизу, за открытыми дверямикабины, удалялись с каждой секундой. Инстинкт самосохранения требовал, чтобы оннемедленно выбросил за борт ловушку с антивеществом. Но Лэнгдон знал, что менеечем за двадцать секунд ловушка успеет пролететь половину мили. И она упадет нагород. На людей. Выше! Выше!

Интересно, как высоко они сумели забраться, думал Лэнгдон.Маленькие винтомоторные самолеты, как ему было известно, имеют потолок в четыремили. Вертолет успел преодолеть значительную часть этого расстояния. Сколькоосталось? Две мили? Три? У них пока еще есть шансы выжить. Если точнорассчитать время, то ловушка, не достигнув земли, взорвется на безопасномрасстоянии как от людей на площади, так и от вертолета. Он посмотрел вниз, нараскинувшийся под ними город.

— А что, если вы ошибетесь в расчетах? — спросилкамерарий.

Лэнгдон был поражен. Пилот произнес это, даже не взглянув напассажира. Очевидно, он сумел прочитать его мысли по туманному отражению влобовом стекле кабины. Как ни странно, но камерарий прекратил управлениемашиной. Он убрал руку даже с рычага управления газом. Вертолет, казалось,летел на автопилоте, запрограммированном на подъем. Священник шарил рукойпозади себя под потолком кабины. Через пару секунд он извлек из-за кожухаэлектрического кабеля спрятанный там ключ.

Лэнгдон с изумлением следил за тем, как камерарий, поспешнооткрыв металлический ящик, укрепленный между сиденьями, достал оттуда черныйнейлоновый ранец довольно внушительных размеров. Священник положил ранец напассажирское кресло рядом с собой, повернулся лицом к Лэнгдону и сказал:

— Давайте сюда антивещество.